Рожденные на улице Мопра

Шишкин Евгений Васильевич

«Маргарита — ищет приключений, неугомонна, любит путешествовать, капризна. Мечтает прославиться любой ценой. К мужчинам привередлива…» Ремарка Алексея: «Чуточку курва. Мужчине всегда нужно быть настороже, устраивает подвохи».

«Юлия — истеричка и паникерша. Заносчива и глупа, но настойчива. Всегда добивается от мужчины своего. Приписка Алексея: «Очень любит деньги. Без денег становится неврастеничкой».

«Галина — не отличается умом и изыском, прямолинейна и грубовата. Отличается верностью и постоянством, но ненавидит свекровь». Приписка Алексея: «Больше любит домашних животных или домашнюю скотину, чем мужчин».

«Лариса —

обманщица, олицетворяет размягченность, податливость, но часто водит всех за нос. При этом и сама попадает впросак. О себе высокого мнения». Алексей приписал, ничтоже сумняшеся: «Блудлива и обаятельна. В любви любит пошалить».

«Елена — красива, умна, ценит юмор…»

Алексей даже не дочитал до конца. Он на минутку зажмурился и с жаром обнял свою пожизненную, единственную и незабвенную Елену Белоногову. В довесок приписал к абстрактной Елене: «Любого мужика обведет вокруг пальца».

Он захлопнул папку: словесная игра, которая поначалу увлекала, наскучила. Бедный русский человек! Сколько ж на него выплеснули перестроечных помоев! Болтуны депутаты, псевдоисторики, бывшие «враги народа», диссиденты, Кашпировский, хаббардисты, оккультисты, крикуны певцы с незаконченным ПТУ… Да еще проходимцы вроде Яна Комаровского! Эх! Издавать бы только сказки Пушкина и Андерсена да полезные советы домохозяйкам по приготовлению плюшек и пудингов… Было бы еще из чего делать эти пудинги. В Москве молока не купишь. За десятком яиц москвичи в область ездят!

Отдернув штору, Алексей посмотрел в окно. Через дорогу, вдоль стеклянных витрин продовольственного магазина вытянулась длинная очередь. Очередь росла на глазах: стало быть, чего-то ждут, чего-то будут «давать».

Солнце уже висело высоко над Москвой. С краю дома виднелся кусочек серой Москвы-реки. В жару она всегда казалась мутной, со стоячей водой. Воздух казался наэлектризованным от неизлитых эмоций огромной очереди.

Алексей быстро собрался, чтобы поехать к академику Маркелову. Во дворе он сел в свою новую «девятку» (издательские проекты с Осипом Данилкиным приносили неплохие доходы), выехал на улицу. На углу, где стояла длинная примагазинная очередь, он притормозил. Ему помахала рукой соседка теть Настя.

— Пока еще не знают, чего привезли. Колбасу или сосиски. Или печенку. Но фургон пришел, разгружают… Я для тебя, Леш, взять-то ничего не смогу. По кило токо будут отпускать.

— Переживу, теть Насть. Хлеба батон на меня купите!

Жаркая асфальтовая Москва разгоняла людей с улиц. В зное, в духоте город казался неприбранным, пыльным; в глаза кидались полные урны мусора… Желто-песчаный цвет жары на лица людей клал усталость. Кое-где у магазинов томились очереди. Все очереди казались серого муторного цвета, несмотря на раскрас летних одежд. Здесь стояли москвичи и провинциалы, русские и буряты, татары и узбеки, армяне и осетины — они стояли все… все, населявшие огромную качающуюся страну с аббревиатурным названием СССР. «Они теряют в этой очереди лицо, цвет одежды, национальность, профессию… — подумал Алексей. — Слава богу, пока на хлеб карточки не ввели».

Академик Маркелов встретил его с трепетным оживлением.

— Ко мне давненько, Алексей Васильевич, никто не заглядывал. Племянница все обещалась, но никак не выберется. А телефон не работает. Что-то трещит в трубке.

— Купите новый аппарат, Виталий Никанорович. Я

привез вам аванс за будущую книгу, — сказал Алексей, кладя на стол конверт.

Известие об авансе академика насторожило:

— Теперь-то мне не отвертеться от вас. Придется садиться за рукопись… Скажите, Алексей Васильевич, почему именно философия этносов вас заинтересовала? На дворе — смена вех… Философия этносов достаточно консервативна.

— Из философии этносов, на мой взгляд, выплывает образ человека естественного. Свободного. Лишенного алчности и тщеславия. Такая книга будет востребована… Помнится, вы мне рассказывали про остров Кунгу. Там сохранился первобытный устрой. Значит, сохранился и человек в естественных условиях. Может быть, стоит начать книгу с кунгуских аборигенов?

— Остров Кунгу, действительно, считается чуть ли не отдельным государством, хотя входит в один из архипелагов Таиланда. Там живет племя кунгусов, — сказал академик Маркелов. — Об этом обособленном острове я узнал от отца. Когда на островах в Индийском океане свирепствовала малярия, он с экспедицией привозил туда вакцину. Только ему и еще двум докторам был выдан медный медальон, который позволял ступить на остров.

…Эта была огромная пятикомнатная квартира. Уставшая от книг и пыли книг, географических карт, стопок с рукописями, альбомов с фотографиями. От коллекций минералов, амулетов племен Африки. Уставшая от умных мыслей приходивших сюда профессоров, аспирантов и докторантов, учеников этнографа Маркелова. Многие из этих замечательных домашних коллекций достались Виталию Никаноровичу от своего родителя, тоже ученого, занимавшегося географией и археологией. Вместе с тем в квартире все меньше и меньше оставалось живой ткани, живого некнижного голоса. Квартира превращалась в музей, куда все реже являлись посетители, а сам седой, усыхающий академик, ходивший в последние годы в шароварах, клетчатом, все более лоснившемся, коротком кафтане и войлочных полуваленках с потускнелым монгольским орнаментом — в некий экспонат.

Семья у Виталия Никаноровича не сложилась ни в молодости, ни в зрелости, ибо он много колесил по свету, а крепкая семья требует домашности, постоянства и уюта. Самая ближняя родня — племянница Ксения, которой академик так и не смог привить любовь к гуманитарной науке; она работала в знаменитом стиляжном «Институте красоты» на Калининском, ныне наново перекрещенном в Новый Арбат.

— Естественный человек, — рассуждал Алексей, — прост и покоен, когда не противоречит природным желаниям и не живет напоказ. Хочется помолиться — он идет в храм Божий. Хочется познать теорию Дарвина, он познает ее… Человек естественный более органичен в мире, чем чисто христианин, мусульманин или буддист. Он — дитя природы, не оторвавшееся от матери. Возможно, кунгусы представят нам некий образец?

— За естественным человеком гонялись великие умы… Вы оказались в недурной компании, Алексей Васильевич. Руссо, Вольтер, Лев Толстой, — сказал академик Маркелов, понимая направленность редактора-заказчика.

— Идеал в книгах Руссо или Льва Толстого несколько рафинированный. Народная философия более натуральна. Хотя и грубовата.

— В этой приземленности ее долговечность и сила! — заметил академик Маркелов.

Алексей вдруг рассмеялся:

— Мне знаком один русский народный философ, по прозвищу Череп. Так вот, он выразил устремления человечества в универсальном триединстве. Что главное в жизни?