Рожденный из Ада

Беркут Кира

— Я Вас понял, — кивнул генерал. — По поводу него могу сказать, что делайте машину, а мозги мы ему и так вправим. А что с его женой и дочерью?

— Жену мы выпишем недели через полторы-две — надо доделать кое-какие анализы. Потому что по тем показателям, которые сейчас у нас есть, у нас сильное подозрение, что она беременна. Срок, конечно, еще пока небольшой. Но если наши подозрения верны, то ее точно надо держать под наблюдением, потому что неизвестно, как плод будет реагировать на тот стресс, который перенесла мама. А вот с дочкой дела гораздо хуже. Сколько времени она проведет у нас — я не могу даже предположить, потому что зацепило ее гораздо сильнее, чем мать.

Конечно, не так, как нашего с вами пациента, — врач кивнул головой в сторону лежащего на кушетке в палате мужчины. — Но она в таком же состоянии. Хоть и впала в него позже своего отца. Но если ее организм такой же сильный, как и у отца, то она выкарабкается достаточно быстро, я думаю.

— Он — ее отчим, — тяжело вздохнул генерал. — Их расстрелял как раз ее родной отец.

— Тогда я даже не рискну предположить, сколько нам ждать ее возвращения, — развел руками врач, развернулся и пошел прочь, оставив генерала наедине со своими мыслями.

Генерал чувствовал свою вину в том, что произошло с его подчиненным. Потому что понимал, что надо было внять просьбе Демона защитить его женщин от бывшего мужа Ирины. Но он не послушал. И итог сейчас перед ним. Его лучший агент сейчас борется со смертью. Он-то сильный, он справится! И не из таких передряг он вылезал! В Чечне его внутренности вообще по кускам собирали.

Генерал даже не за Демона переживал, а за его дочь. Девочка же ни в чем не виновата. Она не виновата ни в чьих ошибках! И в первую очередь, в его, в ошибках генерала. А сейчас она лежит в другой палате и борется за жизнь, так же, как и ее отчим. Почему такая несправедливость?

Нет, это не несправедливость. Это его ошибка. Ошибка этого старого генерала. Почему он тогда отмахнулся от просьбы Демона защитить его женщин? Да, он помог сделать документы, что Ирина Шмелева оказалась разведена со своим мужем сразу же, как только тот сел в тюрьму. С учетом ее особого положения их с Воропаевым расписали в тот же день, как они подали заявление. Свидетельство о рождении Насти было изменено тоже, и оказалось, что она по документам сразу была дочерью нового мужа ее матери. И все. Больше генерал ничего не стал делать. Хотя мог. Он просто проигнорировал просьбу своего агента. А теперь себя корил за это и все никак не отдавал приказ, которого от него требовали сверху, чтобы Демона отключили от аппарата искусственного обеспечения жизнедеятельности.

Этот старый офицер, видевший на своем веку уже очень много смертей, сейчас медлил отдать очередной приказ об убийстве. Он сам не мог сказать, почему он не хотел отдавать этот приказ. Просто не хотел, чтобы такой приказ прозвучал из его уст. И дело было вовсе не в том, что Матвей Федоров, он же Александр Воропаев, он же Демон, был превосходным профессионалом, причем достиг этого статуса и положения в глазах генерала очень быстро; всего за несколько месяцев. Просто для него этот, в общем-то молодой еще мужчина, стал вроде сына, которого они с женой так рано потеряли. Но даже не отеческими чувствами руководствовался генерал Филиппов, медля отдать приказ. Он прекрасно понимал, какие чувства всколыхнутся в Ирине, когда она узнает, что ее мужа не стало. И он не хотел, чтобы эта умная, добрая и прекрасная во всех отношениях женщина пострадала.

Руководство настаивало также, и чтобы Настю отключали. Сколько можно государственные деньги тратить на чужого ребенка? Но генерал в достаточно грубой и очень жесткой форме объяснил своему руководству, что эту девочку, которая не виновата в том, что оказалась под пулями своего ненормального отца, он не позволит лишить жизни.

Он стоял, смотрел в окно реанимации на бегущие

волны кардиограммы и думал о том их разговоре с Демоном, когда тот просил о защите этих двух женщин. В голове генерала созрела мысль о том, что он сделает все, что угодно, только чтобы эти четверо, да, теперь уже четверо, были в безопасности при любых условиях. Чего бы ему это не стоило. Даже если за такое свое решение он поплатится головой. Эти люди больше никогда не пострадают. Таково его решение. И он его осуществит. И приступит к этому прямо сейчас.

Генерал развернулся и размашистым шагом направился к выходу из больничного коридора. Он лишь на мгновение задержался возле палаты, где лежала Ирина. Женщина лежала, отвернувшись к окну. Ему показалось, что она плакала. Он бросил взгляд на наручные часы и заспешил прочь.

Часть 20

Черный «вольво» с затонированными стеклами остановился возле бордюра. За решетчатым забором виднелся корпус Института Склифосовского.

С водительского места дорогой иномарки выбрался мужчина в короткой кожаной черной куртке и темных джинсах. Он стоял, вглядываясь в окна этого не самого приятного заведения, и задумчиво курил. Он стоял, словно раздумывая, идти или нет туда, внутрь.

Прохожие, спешившие по тротуару мимо него, изредка бросающие взгляды по сторонам, если цеплялись взглядом за его лицо, то норовили как можно быстрее отвести глаза — выражение его лица по-другому как-то, кроме как мертвым, назвать было просто нельзя.

Мужчина огляделся по сторонам, выбросил сигарету, которую не докурил даже до половины, и резко шагнул на тротуар. Идти ему было неуютно — непривычно было прихрамывать на ногу, которую он травмировал тогда, во время прыжка на этого беглого отморозка.

Прихрамывая, он поднялся по лестнице и вошел внутрь. Он твердо знал, куда ему надо было идти. И шел прямой, уверенной походкой. Даже его хромота куда-то делась в этот момент.

Выражение его лица не изменилось в этот момент. Словно оно приросло к нему. Окружающие, кто осмеливался взглянуть на него, тут же в ужасе отводили глаза, испугавшись этой мертвой пустоты, которая зияла в глазах.

Мужчина подошел к палате. Он не раз уже сюда приезжал, только сегодня первый раз осмелился подойти к окну и взглянуть на маленькую девочку, лежащую под одеялом на больничной койке.

Он смотрел на нее и понимал, что сейчас ему вряд ли хватит смелости взглянуть в глаза матери этой девочки, которой тогда, вечером на кухне, он пообещал, что защитит их в любой ситуации.

Женщина, сидевшая рядом с койкой, подняла глаза и, увидев впервые за два месяца его, спокойно встала и вышла из палаты.

Он стоял, не отводя глаз от маленькой девочки, лежащей за стеклом на койке.

— Зачем ты приехал? — Ирина скрестила руки на груди и прислонилась спиной к двери.

— Как Настя? — мужчина не поворачивался, чтобы скрыть то усилие, с которым он сдерживался, чтобы не заплакать.

— Зачем тебе знать? — Ирина говорила спокойно, но в голосе слышалась злоба. — Ведь это ты виноват, что все так произошло. Твое движение тогда, когда ты спохватился, что у тебя с собой должен быть пистолет, его напугало. Только пистолета у тебя с собой не оказалось. Я не виню тебя, что ты нас не защитил. Если бы не ты тогда, то Насти вообще не было бы в живых сейчас. Но ты его напугал. И этот испуг стоил того, что моя дочь сейчас лежит там, на койке. И неизвестно, когда выкарабкается.

— Я не отрекаюсь, что это я виноват. Что я могу сделать для вас? — мужчина повернулся к жене, и та увидела стоявшие в его глазах слезы.