Рождественские истории дедушки Суарри
Шрифт:
– А ты не ной, – прошептала Дафна, – Пойду, заварю тебе чаю. У нас же ещё остался чай? И Сальвадора покормить нужно. Хлеб-то на кухне есть?
– Сальвадор сытый! Сгрыз почти всю мою бумагу для рисования и даже в краску залез – нахмурилась Мирра, – Погляди на него, вон, одно пузо торчит, и морда вся синяя – и подтянув одеяло, Мирра показала пальцем на серого мышонка с длинными чёрными усами. Тот, чтобы согреться, свернулся в клубочек у её ног. А увидев Дафну, Сальвадор жалобно выпучил глазёнки. Он не желал соглашаться предъявленным обвинением. Не так уж много бумаги он и съел!
– Привет, Сальвадор, – захихикала Дафна, – Бежим на кухню. Там сахар кубиками!
Сальвадор
Мирра проводила взглядом весёлую парочку, и прижав к груди еловую ветку глубоко-глубоко вдохнула её аромат. Мирре показалось, что именно так пахнет волшебство. Волшебство, в которое она всегда верила. С детства. Тогда же она и задумала стать художницей.
Мирра родилась у самого моря. На Крите. В колыбели древнего греческого городка Ретимно. Красивее места она себе и представить не могла! А городок и правда был весьма хорош собой: с извилистыми венецианскими улочками и величественной крепостью, что обрамляла своими стенами холм Палеокастро, словно златая корона голову своего короля.
Мирра просыпалась вместе с солнцем. Брала с собой кисти, краски и отсыревший мольберт. И бежала к морю. Она мечтала нарисовать его так, как никто до неё не рисовал. Мечтала, чтобы люди, увидев её картину, тут же услышали и песнь волн и шёпот вечно юного зефира20. Но как Мирра не старалась, как не вглядывалась и в тихие бирюзовые, и в чёрные бушующие воды, оживить картину ей не удавалось. Однажды, уже на закате, она даже выбросила в море все свои краски.
– Море, слышишь? Больше я к тебе не приду! Буду цветы рисовать… и бабочек! – разгневалась она. Но море лишь посмеялось в ответ.
А утром Мирра вновь стояла на берегу и встречала рассвет… В руках она сжимала кисти и новые краски.
Это было давно, будто в прошлой жизни. С тех пор много чего переменилось. Мирра стала художницей, но… не такой, как мечтала. В Марбурге она оказалась лет семь назад. Ей предложили «хорошую работу», пообещали большие деньги и возможность рисовать, сколько и когда угодно. В ту пору она тоже нуждалась в деньгах. Вот-вот на свет должна была появиться Дафна. Мирра радовалась, а вот в родном городке её и знать не хотели. Все, кто за глаза, а кто и в лицо упрекали молодую художницу в том, что она носит под сердцем незаконного ребёнка. Так вышло, что Мирра никогда и никому не говорила об отце Дафны. А потому впечатлительные островитяне, особенно старушки-всезнаюшки, сами напридумывали о нём разных мифов. Одни утверждали, что он афинский моряк, другие подозревали местного рыбака Яниса, третьи говорили, будто отцом Дафны мог быть Манолис, владелец лавки, где Мирра выбирала краски… Но никто из них так и не дофантазировался до правды.
Мирра уехала. Работы для художницы в Марбурге верно нашлось предостаточно! И платили за неё исключительно чистенькими хрустящими немецкими марками. Мирра арендовала уютный домик на берегу Лана. Подружилась с портнихой – фрау Шнайдер (ей в ту пору исполнилось восемьдесят лет) и супругами Беккер, что жили неподалёку. Она нарисовала портреты всех «беккеровских» детей, а их было пятеро. Глаза у всех сверкали изумрудными огоньками, а волосы вились белыми кудряшками, как у молодых ягнят. Воскресными вечерами Илиади и Беккеры ходили друг к другу в гости. А вскоре родилась Дафна и фрау Шнайдер стала присматривать за ней, пока Мирра трудилась в своей конторе под названием «Klecks und Kopien21». Она беспрестанно рисовала.... И уже ненавидела
– Господин Блиндер! Сегодня ночью я наконец-то справилась с «Тайной вечерей» Да Винчи. Вот, взгляните…
– Неплохо, неплохо… – оценивая работу, пропыхтел хозяин, – Клиент будет счастлив. Но долго… долго же ты возилась…
– Картина сложная, здесь за один день не управиться. Вот посмотрите, сколько деталей, – попыталась объяснить Мирра.
– Да, да, да, – снова пропыхтел хозяин, – Ну, деньги ты получишь завтра, а сейчас…
– Могу я отдохнуть пару дней? – робко спросила Мирра.
– Да хоть и всю жизнь, – как-то нехорошо улыбнулся гер Блиндер, – Мирра, я давно хотел сказать, что… Контора «Klecks und Kopien» закрывается. Я скопил достаточно денег, чтобы не мёрзнуть в этих краях. А отправиться, скажем, поближе к солнышку. Возраст, знаешь ли, уже не тот, чтобы выносить марбургские ветры. Да и болячек много накопилось – пора бы подлечиться. К тому же, по секрету скажу, спрос на картины заметно упал. В нашей конторе уж почти год, как никто ничего приличного не заказывал. Всё «цветочки да мотылёчки». А у меня… аренда! Да и копиистам платить надо. А вас у меня трое!
– Но ведь «Тайную вечерю» кто-то заказал. Значит, есть. Есть спрос! – сказала Мирра, понимая, что слёзы вот-вот вырвутся из её глаз.
– Я. Я заказал тебе «Тайную вечерю». Заберу с собой в тёплые края, – признался гер Блиндер, – Денег тебе этих хватит надолго, а потом… Ну, хороший художник везде краски найдёт, – сказал старик и похлопав Мирру по плечу, исчез за дверью.
С того дня жизнь Мирры превратилась в одно сплошное – «А хотите, я вас нарисую»? Она стала уличным художником. Рисовала: портреты прохожих, дома, природу, городских кошек, воробьёв, дерущихся за чёрствую краюху. Отныне денег хватало лишь на скромную еду и плату за уютный домик на берегу Лана… Семья Беккеров больше не приходила к Мирре в гости. Да и Мирру с Дафной они к себе не звали. Дружить с бедной художницей им совсем не хотелось. А что же фрау Шнайдер? Фрау Шнайдер умерла по осени, когда листья набрали самый волшебный золотой цвет. Да, со стариками такое бывает…
Мирра случайно уколола нос еловой веточкой и… вынырнула из омута своих воспоминаний. И вдруг сказала:
– Как же у нас… не празднично!
– Что-что? Мама, я не расслышала! – отозвалась с кухни Дафна.
– Не празднично у нас как-то, – повторила мать.
– Так давай устроим праздник! – крикнула Дафна, – Или хоть помечтаем о нём! Фрау Фогель говорит, что без мечты никак нельзя. Я вот о море мечтаю … О таком большом, солёном, вечном – с этими словами Дафна вошла в комнату. На подносе она несла две чашки чая и Сальвадора. Тот грыз сахарный кубик, – О море, мечтаю, понимаешь? – сказала она мышонку и добавила, – Только плавать-то я не умею.
II
Синеглазая хозяюшка-ночь заботливо укрыла Марбург своим дымчатым одеялом. Приглушила свет небесной лунной лампы и приказала северному ветру покинуть город. Ещё не хватало, чтобы он своим лесным воем испортил детям их волшебные сны. Вместо него ночь прислала в Марбург лёгкий восточный ветерок. И тот заиграл на своей чудесной флейте сладкую колыбельную, убаюкал всех-всех неспящих, пробежался на цыпочках по узким улочкам и наконец, затаился под растрёпанным хвостом спящей дворняги. И сам засопел.