Рождественский подарок

Арсаньев Александр

Тогда Мира рассказала ему, что именно она собралась предпринять.

– Вы очень рискуете, – насупившись проговорил Никита Дмитриевич, – если княгине станет хуже… – он сделал многозначительную паузу, – тогда я вам очень не завидую!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – по-гусарски сказала Мира.

Сысоев невольно улыбнулся – так это у нее лихо получилось!

Потом Мира отправилась к себе, сообщив мне, что она должна захватить из своего ящика, обклеенного цветной бумагой, мешочек с травой хариды, которая ей была нужна для ритуала.

Я

вспомнил, что однажды моя индианка показывала мне ее. Это была засушенная травка темного цвета с дурманящим сильным запахом. Совсем недавно занедужившая теперь Ольга Павловна разбрасывала ее по полу в Мириной комнате. Я мысленно заключил, что все-таки у моей индианки было доброе сердце.

Спустя полчаса Мира, Мадхава и Агастья вошли в комнату вдовы, хлопнув дверью у меня перед носом. Мира объяснила мне, что во время ритуала не должны присутствовать посторонние. Я было хотел возразить, но передумал в самый последний момент, когда княгиня Титова закатила истерику, не пожелав оставаться с басурманами наедине. Тогда Мира позволила присутствовать Грушеньке, которая от всего этого была в полном восторге. И чем только была занята ее миленькая головка?!

Я решил вернуться к себе и заняться ведением дневника.

Но, не найдя нужных слов, я так и отложил его в сторону.

Мира вернулась минут через сорок, выглядела она утомленной, но вполне довольной собой.

– Как все прошло? – осведомился я, рассматривая ее. Под глазами у нее появились темные тени, а между бровей пролегла вертикальная складка.

– Княгиня все время держалась за руку Грушеньки, – улыбаясь сказала индианка, – но уже довольно скоро почувствовала себя так хорошо, что даже перестала бояться.

Сейчас Ольга Павловна спит, – добавила она. – Я приготовлю ей отвар из целебных трав… Она обязательно поправится!

Конечно, княгиня не выздоровеет совсем, но такие приступы больше не будут повторяться!

– Тебе надо бы отдохнуть, – сказал я Мире, когда та устало рухнула в кресло.

– Я почти не устала, – сказала она и закрыла глаза. Однако выспаться ей так и не удалось. В дверь снова постучали.

– Кто там? – сонным голосом осведомилась индианка.

– Барышня Мира, это я! – узнал я Грушенькин голос.

– Входи! – велела ей Мира.

Грушенька впорхнула в спальню, как птичка. Экономка княгини в отличие от Миры выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Глаза у нее блестели, губы цвели в улыбке, на щеках играл здоровый румянец, сама она лучилась радостью и весельем.

– Что с тобой? – искренне поинтересовался я.

– Ничего, – девушка скромно потупила глазки. – Барышня Мира, – обратилась она к моей возлюбленной, – я обещала показать вам моего жениха…

– И что? – спросила Мира. – Он здесь?

– Да, – закивала Грушенька.

Я вспомнил, что Мира что-то там увидела про него на картах.

– Ну так веди его сюда! – велела моя индианка. – Кто он?

– Деревенский кузнец, – сказала девушка, – Кузьма!

– Барыня-то тебе позволила? – осведомился я.

– Ну так она же спит, – хихикнула Грушенька. –

Он нас внизу дожидается, у входа. Как только дорогу из деревни расчистили, Кузьма мигом в усадьбу и примчался! – весело проговорила она.

– Ты не знаешь, а другие дороги расчистили? – осведомилась Мира, глаза у нее сверкнули надеждой.

– Нет еще, – огорчила ее Грушенька. – Как только можно будет выехать, Никита Дмитриевич сразу вас известит. А вы уже, барышня, нас покинуть торопитесь? – опечалилась девушка. Заметно было, что Грушенька сильно к ней привязалась.

– Я скучаю по дому, – ответила Мира.

Невольно мне подумалось, что моя индианка почти не тосковала по родине. Мой дом, к счастью, сделался для нее родным.

– Ну, я пойду? – как-то несмело спросила Грушенька.

– Конечно, – кивнула Мира.

Не прошло и десяти минут, как Грушенька привела своего жениха. Кузьма оказался высоким, светловолосым парнем в длинной темно-коричневой чуйке и высоких кожаных сапогах.

Шубу свою он снял и держал в руках.

Кузьма с интересом осматривался по сторонам.

– Это барышня Мира, а это – Яков Андреевич, – представила ему нас Грушенька.

Мы мирно с ним побеседовали и уже собрались было распроститься, как он неожиданно спросил:

– А что это за господин, который все время курит? Я с ним на лестнице столкнулся – Кузьма прищурил оба своих веселых, светло-зеленых глаза.

– Пан Гродецкий, – ответил я.

– Не русский, что ли? – спросил кузнец.

– Поляк, – тихо промолвила Мира.

– Я видел его с неделю назад у нас в деревне, – задумчиво произнес Кузьма, – только он был одет иначе…

– А ты уверен, что это – он? – насторожился я.

– Само собою, – не раздумывая ответил Кузьма. – Такой взгляд-то разве забудешь?!

Мы с Мирой переглянулись. Индианка торжествовала, весь вид ее будто кричал: «Ну, что я вам говорила?!»

– Я что-то не то сказал? – не понял Кузьма.

– Да он не со зла, – вступилась Грушенька за милого друга.

– Ну что ты, – поспешил я успокоить ее. – Твой жених нам очень даже помог!

– А при чем здесь пан Станислав Гродецкий? – спросила она испуганно. – Неужели это он Николая Николаевича?.. – ужаснулась она, всплеснув руками.

– С чего ты взяла? – осведомился я.

– Не знаю, – пожала плечами Грушенька. – А что ему в деревне-то нашей понадобилось? – спросила она. – Да к тому же еще и ряженому?!

– Ну, – протянул я задумчиво, – мало ли какие у человека бывают дела? – мне не хотелось расстраивать Грушеньку раньше времени. Впрочем, я и сам не особенно верил в то, что говорил. Какие, собственно, дела могли быть у польского аристократа в русской деревне?! Но, тем не менее, мне казалось, что я не должен был обвинять Гродецкого раньше времени. По крайней мере, мне надо было предоставить ему какую-то возможность оправдаться. Но я не решился бы расспросить пана Станислава в открытую, поэтому мне предстояло выдумать какой-нибудь обходной маневр, чтобы прояснить сложившуюся в имении ситуацию.