Розовое гетто
Шрифт:
— Арт!
— Это был Арт Сальваторе?
— Разумеется. А кто же еще? — Она скорчила гримаску. — Ну почему он не остановился у двери моего кабинета?
— Может, не так уж это и хорошо, его остановка у моей двери, — ответила я.
Мне уже было как-то не по себе, когда я направлялась выпить кофе. По пути ко мне присоединилась Линдси.
— Готова к крупному плану? — спросила она.
Если это была какая-то шутка, то я ее не поняла.
— Твое интервью для статьи «Поднимая волну» в «Ка-эм», — уточнила она. —
Ох черт!
Я остановилась, словно уперлась в стену. Встреча с журналисткой «КМ» за ленчем. Ну конечно!
Не будь я в публичном месте, мало того — там, где меня принимали за профессионала, — я бы позволила коленям подогнуться, упала бы на пол, принялась молотить кулаками по ковру и рыдать. Ну до чего все ужасно. Я в старом платье, без украшений, без косметики. Возможно, меня могли бы принять за ту, кто поднимал волну в хрущевской Москве, но только не здесь, не в начале двадцать первого века. Куда больше я смахивала на законченную неудачницу.
— Я забыла. Напрочь, — в отчаянии вырвалось у меня. — Посмотри! В таком виде я не могу встречаться с прессой!
Лоб Линдси на мгновение наморщился, но тут же разгладился, она пожала плечами. Я догадалась, что на шкале серьезности ошибок, которые можно допустить на работе, появление на интервью в повседневном, а не в парадном наряде даже не значилось.
— По-моему, выглядишь ты нормально…
Ее слова не успокаивали. Андреа как-то рассказала мне, что в свой второй рабочий день Линдси появилась в издательстве в топике, купленном на распродаже уцененных вещей.
Она еще раз оглядела меня.
— Но раз уж ты упомянула об этом…
Я застонала.
— Не волнуйся. После совещания мы тебя подкрасим.
Я остановилась как вкопанная. Похоже, остановилось и мое сердце.
— Какого совещания?
— Разве ты идешь не в конференц-зал?
Святой Боже! Еженедельное редакционное совещание. Я забыла и об этом. Явно назрела необходимость для трансплантации мозга.
Я помчалась за кофе (не могла пойти на совещание, не заправившись кофеином), обдумывая идеи для интервью. Которых не было. С журналисткой «КМ» мне предстояло встретиться в каком-то японском ресторане. Съездить домой и переодеться времени не было. Не было шкафа с одеждой и в моем кабинете. Из косметики — разве что завалявшийся в сумке тюбик помады.
Может, по пути на интервью я успела бы забежать в «Блумингдейл» и накраситься выставленными там образцами? Неплохо бы заодно купить и новое платье, но вчера вечером я поклялась Уэнди максимально ограничить расходы.
Все эти мысли вертелись у меня в голове, когда я наливала в чашку кофе и добавляла сливки. Потом поспешила в конференц-зал и села за стол, когда Мерседес уже стучала молотком по столу, призывая всех к тишине. Увидев меня, перестала стучать и воскликнула:
— Гений прибыл!
Я покраснела, решив, что
Но Мерседес не собиралась поднимать меня на смех.
— Гений, — повторила она.
Я посмотрела на стопку листов, которая лежала перед ней. К собственному ужасу, узнала рукопись Флейшмана, а желтые птички, разбросанные по тексту, указывали, что она отнеслась к сочинению серьезно. Что рукопись ей понравилась. Она даже принесла ее на совещание, чтобы поставить всем в пример, а такое случалось крайне редко.
Я вжалась в стул.
— Ребекка принесла мне книгу, которая открывает новое направление. Ничего подобного раньше мы не делали. Я уже сделала копию и отдала Арту. Он прочитал первую главу и пришел в восторг.
Я стала сползать со стула. Так вот почему Арт остановился у моего кабинета.
Мэри Джо с подозрением смотрела на рукопись.
— Если мы не делали ничего подобного, почему ты думаешь, что книга подойдет для «Кэндллайт»?
— Потому что перед ней нельзя устоять, — выпалила Мерседес. — Это сочетание Ника Хорнби и Бриджет Джонс плюс немного Роберта Джеймса Уоллера.
— Кто такой Роберт Джеймс Уоллер? — спросила Маделайн.
— «Мосты округа Медисон», — объяснил ей кто-то.
Она наморщила лобик:
— Этот занудный фильм? Но он же о стариках.
— Я только хочу сказать, что книга эмоциональная, трогательная. Но при этом и веселая. Ника Хорнби там больше всего.
Андреа покачала головой:
— Я поняла. Новый голос в женской литературе — мужчина. Великолепно.
— Это любовный роман с перчинкой, — кивнула Мерседес. — Герой, который выводит из себя, но остается желанным. В фильме эту роль отлично исполнил бы Джон Кюсак.
— Ой! Мне нравится Джон Кюсак! — воскликнула Маделайн. А может, хором воскликнули все сидящие в конференц-зале. Кому же не нравился Джон Кюсак?
Теперь уже никто не собирался спорить, что эта книга — удачная находка.
Мне хотелось биться головой об стол. Наконец-то я поняла, что означает выражение «катастрофический успех».
Как ей могла понравиться эта книга? И что мне теперь делать? Мои наихудшие страхи сбылись. Я навечно останусь на бумаге бывшей подружкой, невротичной последовательницей Дженни Крейг.
Мерседес постучала ручкой по лежащему перед ней блокноту.
— Раз уж мы заговорили о фильмах… — Она нашла взглядом Лайзу, которая сидела чуть ли не у самой двери. — Лайза, проследи, чтобы рукопись попала на киностудии. Быстро.
— Но у нас нет контракта, — пискнула я.
И никогда не будет. Перед моим мысленным взором пронеслись «картинки» вчерашнего вечера. Я точно помнила, как Уэнди заявила «через мой труп» и «в тот самый момент, когда в аду начнут продавать мороженое», оценивая шансы Флейшмана опубликоваться в «Кэндллайт».