Розовый слон
Шрифт:
Бертул внимательно прищурился и, наклоняя голову вперед и назад, как змея или лебедь, с разных расстояний обследовал картину и пластинку, прикрепленную к раме картины, на которой было написано: "Матис Аболиньш; 1860–1912. Портрет отца художника Кампенуса. Подарок актрисы Эрны Круминьлиепы". Вдруг Бертул поднял руку. Все обратили на нее внимание, потому что рука, несмотря на высокий процент потребления мяса в республике, была очень худой.
— Новый художественный руководитель дома культуры товарищ Сунеп, — пробубнил Касперьюст.
— Товарищи, — отчеканил Бертул во всю мощь своего баритона, — картина эта — фальсификация!
— Каким
— Не знаю причин, но это подделка. Я не раз участвовал в экспертизах картин. — Бертул не лгал. В санатории он несколько раз сортировал самодеятельные гауйские пейзажи больных, прежде чем вывешивать их в клубе. — На сей раз ключ разгадки скрывается в подписи. — Он приложил палец к нижнему краю картины. — Что тут написано?
— А-бо-линьш, совершенно ясно, — прочел по слогам Касперьюст.
— Эта ясность и подвела фальсификатора. Классик нашей живописи подписывался так — после прописного "А" ставил для долготы букву "h" и в конце отнюдь не "s", а "sch" на немецкий манер, потому что в то время знаки долготы в латышской орфографии еще не существовали, а за крышечку над буквой "s" лингвисты тоже еще только боролись. Ничего в этой картине нет старого, даже эти мушиные пятна…
— Мушиное дерьмо, — уточнил кто-то.
— Вы можете даже мокрым пальцем стереть эти пятнышки, они свежие.
— Картину, наверное, написал племянник Круминьлиепы, он же учится в академии.
— Ишь, хитрюга, хотела всучить музею картину племянника и свое имя увековечить.
— И чтобы про нее написали в газетах! — раздавались суждения, и Бертул почувствовал, что теперь его считают авторитетным экспертом в вопросах искусства. Не зря он в санатории прочел книгу на немецком языке "Kunstf"alscher" — "Фальсификаторы искусства".
Теперь пожелал высказаться ленинградец в сетчатой рубашке.
— Товарищи, очень приятно, что подделка была и больше ее нет. В центре внимания любого музея — чтобы каждый экспонат был настоящим. Это особенно важно в наши дни, когда в связи с двумя свободными днями многие занимаются коллекционированием… — Доцент запнулся от волнения и радости, потому что он уже две недели не выступал перед аудиторией. — В Ленинграде, в нашем районе, есть общество коллекционеров. Пианисты из консерватории, барабанщики, инженеры и передовые рабочие с текстильной фабрики. Некоторые всю свою жизнь работают только на свои коллекции, но зато после смерти про них пишут в газетах и в журналах по филателии. Я сам коллекционирую мечи..
— Доцент поступает правильно — у него мягкий кулак, чтобы драться, необходимо железо, — шепнул Сунеп Боке.
— Виолончелист Дубинский собирает карманные часы, есть такие грушевидные… А некоторые товарищи собирают для других нужные предметы, и мы за это им, разумеется, платим.
Какая мысль! Идея блеснула, как солнечный луч, прорвавшись сквозь листву кленов, достигла виска Бертула, зажгла в мозгу его целый костер, и стали роиться искры, разбрасывая во все стороны десятирублевые купюры. Сунеп жестом римского императора поднял ладонь и успел подумать: "Несмотря на жару, придется все же надевать пиджак. Положение обязывает. Рука у меня тощая, никакого вида".
— Товарищ из Ленинграда правильно говорил. Известный искусствовед Имант Юриньш писал: "Пока коллекционируешь —
При всеобщем молчании, дабы не выказать свою некомпетентность, создали секцию коллекционеров, в которую записались все присутствующие. Бертул взял на себя инвентаризацию и сбор сведений о ресурсах старинных, ценных и оригинальных вещей в районе.
— Себестоимость мы оплатим, только собирайте, — сказал худощавый мужчина, которого Бока назвал Зислаком.
И все согласились.
Были высказаны первые пожелания:
— Мне нужна висячая лампа.
— Я бы хотела подарить дочке веретено, она заканчивает курсы кулинарии.
— У дверей не мешало бы подвесить медный колокольчик.
Лед тронулся. Начало художественному салону положено! Проходя через веранду музея, Бертул уже представлял себе свое стеклянное ателье заполненным старинными вещами, и он, поднявшись на старую школьную кафедру, с деревянным молотком в руке, устраивает аукцион. "Рог буйвола. Пятьдесят рублей! Третий и последний раз!" Молотом — бац! — и деньги ложатся на серебряное блюдо. За работу!
Бертул стремительно двинулся вперед, но через нисколько шагов вынужден был остановиться и подрыгать ступней — в сандалию попал уличный песок. Его нагнал Бока.
— В "Белой лилии" прохладное пиво. Зайдем пообедать?
Несколько копеек в кармане — то же самое, что надпись на дверях ресторана "Сегодня санитарный день"! однако он ответил:
— В жаркую погоду ничего крепкого не хочется…
— Первая получка у вас послезавтра, знаю. Но приглашаю я. Мои женщины уехали по грибы.
Вообще-то есть хотелось. Дома, в деревянном ящике, накрытом лоскутом обоев, что изображал продуктовый шкаф, хранилось всего полбуханки хлеба и стакан козьего молока. Бертул согласился.