Розовый слон
Шрифт:
В солнечном зале ресторана они нашли место под ветвями пальмы. За соседним столиком сидело пятеро пожилых мужчин в рубашках с короткими рукавами, относительно похожих друг на друга — у троих волос вовсе не было, у двоих лысину обрамляли венки седых кудрей.
Бока откупорил бутылку пива. Выпив ее, они отправились к стойке за обедом.
— Товарищ художник! Где же вы пропадали? — Радушное приветствие, будто журчание весеннего ручья, пробилось сквозь кружева, которые заполняли вырез синего платья Анни. Она протянула через прилавок руку. Пожатие, и… Бертул у показалось даже, будто его чуть-чуть потянули туда, за прилавок,
— Работа, уважаемая, работа…
— Правильно, а отдыхать у нас. Сегодня я рекомендую телятину.
На сей раз Бертул поставил на поднос и жаркое, и взбитые сливки с малиновым вареньем.
— За кофе подойдите потом, я приготовлю, — приглушила голос Анни, таким образом дав понять, что кофе для Бертула будет особый.
Обедали они в благодушном настроении, попивая пиво и поглядывая на зеленый берег реки. Бертул чувствовал, что начинается обычная беда — голова становится легче, жизнь светлее и пиво вкуснее.
— Если Анни варит кому-то особый кофе, это то же самое, что приглашение к танцу, когда играют дамский вальс. А танцевать она умеет, — сказал Бока.
Танцевать-то и Бертул умел, однако прежде всего надо взвесить все возможности. Наконец-то он свободен — и от женщин, и от алиментов; может быть, следовало бы даже влюбиться? Но если Анни подстреливала мужей, как танки, на что указывали кольца на ее пальцах. Из Гауяскалнса же он бежал от женщины с перинами, питательными соусами и зеленым бельем.
— Посмотрим! — Бертул пальцем погладил усики.
— Мне кажется, она вас уже присмотрела. Выпьем пива! В моей молодости пьянчужек было меньше, потому что больше пили пиво. — Бока поднял прохладный стакан. Один из плешивых соседей, приветствуя Боку, поднял свою рюмку. — Это пенсионеры. Скоро они и меня примут в свой приход. Можете определить, кем был когда-то каждый из них?
— Головы у всех лысые… Если бы они обули сандалии и голыми завернулись в простыни, они походили бы на римских сенаторов на той картине, которую я видел в "Мировой истории".
— Тот, у которого черные брови, после войны был здесь помощником прокурора, а напротив него — с обвислыми щеками — этот когда-то заведовал каким-то магазином, и помощник прокурора его посадил… Каждый в жизни выполнил то, что было судьбой намечено, — один загонял налево, другой отправил его в тюрьму. Теперь оба вместе коротают время, повторно разбирая старые тяжбы. Они тут разыгрывают их словно партию в шахматы… Ну, мне пора, жена с грибами, наверное, уже дома. Счет оплачен. Посидите, покурите. — Бока распрощался.
Приличие требовало, чтобы Бертул тоже встал, но на столе оставалась почти полная бутылка пива, Алкоголь парализует не только волю, но и чувство приличия.
Тяжело вздохнув, Бертул закурил новую сигарету. Ага, вовсе не из-за пива он остался, а из-за кофе!
— Мне чутье подсказывает, что сливки к кофе вы не желаете, — лукаво улыбнулась Анни. — Вместо них я капнула коньяк. — Анни подала не чайный стакан с кофе из-под краника, а горько пахнущую фарфоровую чашечку. — Для всех не хватает чашек, разбивают, — пояснила она.
— Благодарю. Это подходящий кофе: черный, как ад…
— И сладкий, как любовь, не так ли? — дополнила Анин, разглядывая Бертула. Выпить он любит. Но учтивый. Хорошо, что он не большой художник. Большой не работал бы в доме культуры за восемьдесят рублей. С большим было
— У вас есть огород? — вдруг спросил Бертул.
— Есть! Тысяча квадратных метров. Почему вы об этом спрашиваете?
— Я? Из-за рассеянности. Простите! — Это была не рассеянность, а воспоминания. У Алмини в Гауяскалнсе тоже был огород, и Бертулу вечерами приходилось таскать по пятьдесят ведер воды.
— Ну, смотрите, чтоб на своих ногах ушли отсюда! На улице можете заваливаться спать, "скорая" подберет, а кабачок мне не порочьте!. — Анни предупреждала одного из плешивых, который подошел к буфету за "двести грамм дубняка".
Пенсионеры, обсуждая старые тяжбы, становились шумными. Бывший подсудимый в качестве аргумента замахнулся палкой. Что за палка! Грубые волокна дерева переплетались, обвивали друг друга, и между ними вылезали шишковатые сучки. Палка толщиной с руку Бертула. Такую поставить бы в угол вместо ружья. Бертул продолжал прясть окутанную сигаретным дымом мысль о салоне редких предметов по образу и подобию антиквариатов Западной Европы. В центре салона высотой в метр бронзовая Флора. Одной рукой она ухватила ниспадающие складки одежды, а другой держала факел, в который ввинчена электрическая лампочка… Такую Флору можно продать за милую душу, какой мужчина не пожелал бы у ложа своего держать такую рабыню. На как в одиночку собрать эти старые и оригинальные вещицы, в наличии которых в окрестностях Бирзгале он не сомневался? Нельзя же каждый день разъезжать по деревне, всех расспрашивать и шнырять по чердакам. Ему, художественному руководителю, это не к лицу. Выращивать помидоры еще куда ни шло, здесь к этому уже привыкли, что художники растят помидоры… Нужны помощники. Но знающие дело.
Нашел! Ему поможет племянник Алнис Мелкаис, который учился в прославленной рижской художественной средней школе. Съездим в Ригу! Бнртул встал.
— Спасибо за чудесный кофе! — поблагодарил он Анни, которая, зажав бутылку между колен, силилась вытащить пробку.
Для длинных венгерских пробок наши штопорики слишком мелки..
— Позвольте мне! — Глубокое бурение, рывок! — и Бертул откупорил горлышко бутылки.
— Так вы уже домой?… А мне еще до полуночи. Не очень приятно одной идти мимо развалин церкви ночью… Иной дурак думает, что деньги ношу при себе…
Бертул должен бы сказать: "Разрешите проводить?" Но может быть, жена Касперьюста или Боки ненавидит Анни. Многие жены ненавидят буфетчиц, ошибочно полагая, что буфетчицы за руку тащат их мужей в ресторан, тогда как на самом деле мужья сами скачут туда, как бараны в хлев, почуяв охапку свежей травы. Городок маленький. Мужчины в таком городке тоже должны беречь добрую репутацию.
К буфету подошли молодые люди, которые сидела вместе с девушками, и потребовали шампанское с сардельками. Бертул, выскользнув на улицу, сходил в дом культуры за газетами и оттуда дальше по улице прошел на бывший мужской пляж. Улица кончилась около луга. Далее тропинка вела к берегу реки. Там Бертул пробрался сквозь распластанные под солнцем обнаженные и утомленные тела, искупался в омутке, выстирал носки и нежился, пока они сохли. Пиво нагоняло сонливость. Дома он полистал уголовный кодекс, поискал параграфы, запрещающие покупку старинных и оригинальных предметов. Не найдя таковых, он незамедлительно уснул.