Розовый слон
Шрифт:
Но Саварий был в надежных руках. Он пытался упасть на землю, зная, что по советским законам живого человека волочить по земле нельзя.
— У тебя что, падучая болезнь? — сочувственно спрашивали парни и рывком ставили его на ноги, больно заламывая руки. Тогда Саварий применил другой способ самозащиты: он начал ужасно ругаться и угрожать. Окружающим предлагались котлеты из дружинников.
— Заткнись! Надоело… — одернули его. — Придумал бы за неделю что-нибудь новое.
Саварий взглянул на телохранителей и узнал их. Это же были ребята с бетонного завода! Один из них днем сидел в кабине крана, другой…
— Ребята, дома ждет мать, вчера сломала ногу…
Закрыв изнутри двери на крючок, Бока высунул голову в окошко кассы и наблюдал почетный эскорт Сава-рия. Когда подошел Бертул, Шпоре уже строгим, окостенелым взглядом со всех сторон оглядела задержанного Савария.
— Теперь видите, к чему приводят эти дикарские танцы? — сказала она.
— О да! Если бы он танцевал народный танец "Тудалинь", у него бы не свалились волосы, — согласился Бертул.
Услышав упоминание про волосы, Саварий пригнул голову к собственной руке, которую удерживали дружинники, и содрал парик совсем:
— Этот гангстер Шепский… эта шапка на голове не держится…
— Настоящий продукт дикого Запада. Все поведение, даже парик… — с отвращением сказала Шпоре.
— Согласен полностью, хотя и ругался он исключительно на латышском и русском языках. Разумеется, это объясняется тем, что по английскому языку у него была двойка, а по латышскому и по русскому — тройка сказал Бертул.
Свободных машин, чтобы отправить нарушителя в валмиерский вытрезвитель, не было. Организационное упущение экспериментального вечера. Поэтому Савария вывели за ворота, и Мараускис объявил приговор:
— Теперь можешь идти, но прямо домой к больной матери. Если патруль тебя еще заметит, свяжем веревками и упрячем в морозильник молочного пункта, а утром отправим в Валмиеру к судье. За повторное мелкое — годик обеспечен. Понял? Обожди, кажется, автомобиль идет сюда!
Саварий испуганно обхватил за плечи одного из телохранителей:
— Андрис, мы же вместе вкалываем! Ты можешь за меня поручиться? Ну, как друга прошу…
— Через час мы пойдем патрулировать. И глянем в окно на твою кровать. Ясно?
Отпущенный на волю, Саварий с минуту подтягивал штаны. Хотя и мелкий хулиган, но чувство справедливости не покинуло его.
— А как же с тем чавелом? Который в туфлях на колодках?
— И того отправим к матушке. А ты иди! Считаю до трех. Раз… В Валмиере суд по понедельникам начинается в десять утра. Два….
Саварий ушел, пошатываясь, в темноту.
Броня сновал вдоль стен дома культуры, как летучая мышь, ловящая комаров. Вдруг перёд ним — маленькая дверца. Без ручки. Он ударил в нее ногой. Толстая подошва оказалась мощным инструментом — Дверца приоткрылась. Броня проскользнул в нее и, нащупав крючок, накинул его на петлю. В дальнем конце угадывалось едва заметное мерцание слабой лампочки. Подошвы отвратительно стучали. Для бегства эта обувь не годилась. Он снял туфли и привязал их шнурками к поясу. Ступеньки вели вверх — и он оказался за кулисами сцены.
Спрятаться бы ненадолго, сколько ж они будут искать его? Не сберкассу же он обокрал. Крутая лесенка, Броня поднимался по ней вверх посмотреть — что там? Нечто вроде
Броня инстинктивно понял, что попал в опасную для жизни ситуацию: отнять у льва окорок зебры, разумеется, негуманно, но лев может и уступить, чуя превосходство силы. Польститься же на самую любимую львицу того же льва — тут уж извините! Кто-то один должен умереть… И этот верзила теперешнюю ситуацию понимает именно так…
— Чучело расписанное, куда ты лезешь! — раздался из логова рык льва.
Развернувшись на голой пятке, Броня поскакал обратно. Чердак, декорации, крутая лестница, подвешенный в воздухе мостик — все чередовалось, как в зарубежном фильме… На нижней ступеньке его чем-то трахнули по голове. От неожиданности он споткнулся и увидел перед собой что-то черное и твердое, поднял — колбаса… Тот наверху вместо бутылки запустил в него колбасой. Броня сунул колбасу в карман.
— Лаймон, двинь ему в рыло, чтоб он тут не шлялся! — крикнули сверху.
Из-за кулис появился другой, мужчина, этот в длинных брюках, в рубашке с закатанными рукавами. Тот, который спал на "зеленом лугу". Не мешкая, сзади огрел он Броню по уху. Ну, нет, лучше к дружинникам, те, по крайней мере, не будут бить… Броня бросился обратно в парк, вскарабкался вверх по какой-то крутой стене. Это была ограда. На другой стороне его приняла мягкая травка.
С двумя заработанными рублями и с колбасой вернулся он на веранду Свикене. Вскоре пришла Байба. Она была огорчена, что никто не приглашал ее танцевать — считали слишком тощей, а штаны слишком грязными. Засыпая, в утешение они сосали кусочки колбасы.
Итак, вечер отдыха достиг своей кульминационной точки. Более занятного аттракциона, чем драка, быть не может. О том, что Броня выскользнул из накидки, как змей из кожи, говорили не меньше, чем о собачьем языке. Приближался второй час ночи, и народ стал расходиться. Дружинники пошли проверить, спит ли Саварий.
Алнис с Интой ушли с вечера, как только Саварий начал буянить. Оказалось к тому же, что для танцев Алнис не очень подходящий, хотя и вырос в Риге. У него, правда, хватило смелости надеть черный котелок и ходить в жилете, напяленном на тельняшку, но трястись он не умел… Из-за этого он был опечален и много курил. Инта хотела переночевать у подруги, потому что первый автобус шел только в шесть утра. Возле подружкиного дома они остановились под липой.
— Мне неудобно… что и еще не успел купить мотоцикл. Каска у меня уже есть…
Инта вырвала руку и отступила на шаг:
— Ты… Вы думаете, что я не понимаю, что вы намекаете… что Мунтис возил меня на мотоцикле домой! Издеваетесь? Нет, вы завидуете! Вы… вы крысолов! И больше никто! — От резкого поворота мини-платье поднялось, как балетная юбочка, и Инта исчезла во дворе.
Когда в шесть утра Инта явилась на автостанцию, какой-то тип уже сидел под навесом, опустив афро-папуасскую голову, далеко вытянув ноги, обутые в высокие ботинки на шнурках, выгребал из карманов хлебные крохи и кидал их воробьям.