Розовый слон
Шрифт:
— Здесь под потолком подошла бы модная люстра — большое колесо прялки с вмонтированными в него электрическими лампочками. Завтра покажу, — сказал Бертул тоном эксперта-искусствоведа.
— Очень интересно, — согласились Зислаки.
В конце экскурсии в коридоре, проходя мимо маленькой дверцы, хозяйка тактично ушла в комнаты, а хозяин открыл дверь туалета:
— Оборудовали… как сумели.
— Принцип верный, — оценивал Бертул. — Это помещение должно быть чистым, как лаборатория. Великолепно! Ватерклозет, плитка, раковина, зеркало… И еще одно: сейчас за рубежом наблюдается мода устраивать в туалете полочки для книг, так как в связи с современным образом жизни — малая подвижность,
— Очень интересно, — согласился Зислак.
— Но где вы поставите античный, очень ценный музыкальный прибор?
— Рядом с телевизором.
— Правильно. Этапы в истории музыки!
Зислаки, уложив детей спать, стали и сами готовиться ко сну, поэтому сели в освещенный круг возле экрана телевизора.
Зислак положил свою руку на теплую мягкую руку жены. Почувствовав это прикосновение, она, вздохнув, сказала:
— Спать хочется…
— Ну так пойдем спать… — ответил муж, и они начали совместный путь к постели. Этот путь пролегал через чердак, где они, идя друг за другом, проверяли, закрыты ли окна, подобно кассирам в больших банках, проверяющим сейфы. Как на верхнем, так и на нижнем этажах по-прежнему совместно они подергали окна и по очереди каждый повернул на один оборот ключ в парадной двери. Из прихожей зашли в гараж, и Зислак посветил в яму под "жигуленком", где в старом ящике для гаек хранились трехпроцентные облигаций и резервные брачные кольца. Вернувшись в спальню, стали раздеваться. Тут муж отпер скрываемый от детей выдвижной ящик в ночном столике и подал жене книгу, которую та почтительно приняла. Это была "Новая книга о браке". Книга бесспорно правильная, потому что издавна в Риге. Она раскрыла главу "Жена встречает мужа" и прочла: "Прежде чем ложиться спать, жена в ванной комнате должна принять теплый душ. Это вызывает у мужа приподнятое настроение, он чувствует, что это делается ради него".
— До чего же правильная книга… — сладко вздохнул Зислак, пока за дверью в ванной комнате шумел водопад, омывая голые плечи жены.
Улегшись в постель, она прочла: "В минуты близости говорят только о приятных вещах".
— Как шикарно этот Сунеп попался, — улыбался Зислак.
— На двести рублей! — отозвалась она и выключила ночник.
— Но как там написано в книге: с какой стороны я должен лечь к тебе — с левой или с правой? — еще спросил Зислак, потому что он хотел жить правильно.
На следующее утро Бертула разбудил аппетит. Он погрыз найденную в продуктовом ящике краюху хлеба.
Из-под матраса вытащил голубые брюки, на которых спал, применив таким образом автоматическую глажку — старый-престарый способ студентов и холостяков. Сорочка из прачечной Шпоре хорошо накрахмалена, а желтый немецкий пиджак из искусственного волокна вообще не мялся. Принарядившись, Бертул сварил утренний кофе себе и Алнису. Держа в руке чашечку, он откинулся на залатанную ткань шезлонга и огляделся по сторонам, — посетители должны будут проходить через эту комнату. Разница конечно же была разительной, если вспомнить, что всего несколько недель назад, когда он вошел в эту комнату, в ней была только железная койка, кривой стул и подвешенное на веревке полешко в качестве плечиков для одежды, и всю эту скудость освещала голая лампочка, как в общественном туалете… Вместо железной койки теперь тахта, покрытая одолженным у Анни пледом. Удобную низкую тахту притащили из дома культуры, где ею когда-то пользовались во время театрального представления, а также для отдыха актеров.
На полу лежала дорожка, сшитая Алнисом из старых лошадиных попон
— Выпей кофе! — предложил Бертул. — Сегодня мысль должна быть ясна, придется считать деньги.
На обширной наждачной стене головы буйвола не было, но ее вполне заменяла потемневшая немецкая каска, в которой Алнис проделал пробитые смертоносными осколками гранат дыры. Каску обрамляла могучая цепь со всеми шипами с ограды часовни пентесских баронов. Железная голова Христа XX столетия в терновом венке… Для равновесия между войной и миром повесили в расправленном виде старый передник с вышитой надписью "Шла девица к роднику".
Другую стену заслонила рессорная коляска, под которой в последние ночи на матрасе спал Алнис.
— Черт, каждую ночь вижу сны, будто лошадь подковой бьет меня по лбу, — жаловался Алнис.
Экспонаты были расположены вдоль стены и поставлены на круглых с натуральной берестой березовых чурбаках. Посреди помещения нежилось зеркало с прелестными женскими ножками, у которого теперь была и своя детективная история. Это повышает стоимость.
Алнис с высоты своего роста заметил поверх сирени на улице белую рубашку.
— Нарбут… несется сюда с каким-то свертком под мышкой!
Утром, укладываясь к окончательному отъезду, Нарбут сортировал урожай этого лета, прикидывая, нельзя ли отдать некоторые наскоро набросанные на улицах Бирзгале эскизы кому-нибудь на хранение. Хотя бы тому же Бертулу. Тот человек старозаветный, племянник-художник, такие не дадут картинам заплесневеть. Сегодня у них нечто вроде торга. Может, попытаться продать? В таком случае картинам не помещала бы небольшая легенда. Подхватив продукцию под мышку, он направился к Бертулу. По пути догнал врача Симсоне, с которой познакомился в поликлинике, когда искал медиков с примерной трудовой и жизненной биографией, чтобы оформить обложку журнала "Наше здоровье".
— Не сможете ли выдать мне справку, что я скоро умру? — без обиняков спросил он врача.
Художникам история прощает даже пьянство, не говоря уже о мелком хулиганстве, поэтому Симсоне не стала удивляться.
— Медицина может все, если это, нечто благоразумное.
— Для художника смерть самый большой филантроп: она повышает ценность его работ. Сегодня хочу продать вот эти. — Нарбут остановился и показал Симсоне свою ношу. — Пожалуйста, выберите себе одну, Говорят, что раньше медики часто покупали… Теперь — то ли скупы, то ли бедны…
Симсоне подержала на вытянутой руке подряд все работы. Одну, с угловым киоском и вроде бы Шепским на пивных ящиках, разглядывала дольше. Нарбут выхватил эскиз у нее из рук и отошел шагов на пять, чтобы создать необходимую дистанцию для благоприятного обзора. Затем, поклонившись, передал холст врачу:
— Прошу, примите от художника Нарбута, который умрет через месяц от туберкулеза печени… — И тут же отступил, чтобы Симсоне не могла вернуть холст.
Докторша в белой блузке растерялась: