Розовый слон
Шрифт:
— Никому не скажу! Честное слово! — с жаром уверял ее Асарис. Он снова обрел самоуверенность, чувствуя, что в этот миг пациентка зависит от него, как это и положено в медицине.
Он заплатил за десять цветных открыток, на которых был изображен скверик перед Оперным театром с дородной бронзовой девицей в центре. "Плоть у этой фигуры цвета кофе, — уходя, подумал он, но это не от кофе. Кофе портит только сердце, рассудок и нервы; на кожу он не оказывает влияния. У пьющих кофе обычная белая индоевропейская кожа".
О человеке, который всем угождал
(История с привидением)
Этой
Вышеупомянутое привидение, соблюдая вековые и международные традиции, жило (и еще проживает) на кладбище нашего села. Возвращаясь из города, я прохожу мимо него. Кладбище расположено, как водится, на горе, шагах в тридцати от дороги, с зубчатой выкрошившейся каменной оградой. Сквозь побеленную часовню ведет сводчатая арка. Налево от нее — помещение, где отпевают, направо — комната для кладбищенского сторожа, а над воротами башенка с чудом уцелевшим во время войны колоколом.
Однажды вечером, дискутируя в объединении молодых авторов на тему "Оптимальное количество стихов за неделю", я задержался в городе до полуночи и тихой лунной ночью пешком возвращался домой. Тут-то и началось: прохожу мимо кладбища, слышу — кто-то кашляет. Приглушенно, будто прикрыв рот кулаком. Я ни с места, как в землю врос. Опять кто-то кашляет.
И прямо в мертвецком отделении часовни.
По ходу дискуссии я выпил несколько бутылок крепкого пива, поэтому не растерялся; держа в кармане, как рукоятку револьвера, длинный фонарь, я стал осторожно приближаться к часовне. Было не холодно, снег не скрипел, только что упавшие пушистые снежинки даже приглушали мои шаги. Калитка рядом с аркой оказалась незапертой. Я протиснулся в нее и обошел вокруг Часовни. Тишина. Лишь из квартиры кладбищенского сторожа Ремикиса доносился мелодичный храп. (Ремикиса когда-то корова лягнула в нос, поэтому он дышал по преимуществу ртом, то есть храпел.). Значит, ничего особенного. Я вышел обратно на дорогу, и пальцы в кармане уже отпустили фонарь. Но вдруг кто-то опять закашлял в часовне.
Уже не по кладбищенской дороге, а вдоль забора я подкрался к окну часовни и внезапно посветил туда фонарем. В углу я разглядел гроб, крышка которого съехала в сторону, подобно шапке пьяницы. Бумажные фестоны или складки простыни сверкали сквозь черную щель, как белые зубы. А кашель? Все равно, был ли гроб пуст или занят, кашлять эта деревянная штука не могла. Я направился вокруг часовни и вдруг на свежем снегу заметил следы, которых только что не было. Это были оттиски галош, с пяток и носков которых стерся характерный клетчатый рельеф. Как известно, по следам на снегу нельзя определить, кто их оставил — человек или женщина, поэтому я допустил наиопаснейший вариант — что тут проходил человек. Все же я пошел по следу и вышел за ограду, где в кустарнике находились сарайчик кладбищенского сторожа и небезызвестный домик с отверстием в виде сердца в дверце. И… оттуда раздался все тот же неприятный кашель. И тогда меня охватило… Не будем называть это страхом, назовем потерей интереса. Я было уже направился прочь, но что-то белое промелькнуло в черном "сердечке" дверцы и послышался хриплый голос, медленный, как скрип тихо растворяемой двери:
— Уйдите с дорожки, мне надо вернуться назад!
— Кто вы?
— Я единственное в настоящее время привидение этого кладбища.
Привидение? Я растерялся, но тут же вспомнил публикацию Маргера Зариня о привидениях на рижских кладбищах. Почему бы привидения не могли приютиться и на деревенском кладбище? Почему бы и в этом смысле деревне не приблизиться к городу?
— Отойдите, я должен бежать обратно, а по правилам меня полагается видеть только издали. — В "сердечке" показались подобие носа и затемненные глазницы.
— Стоп! Если вы настоящее привидение, то вам
— В общем-то так… но это привычка от прежней жизни, когда в двенадцать часов ночи я бегал покурить, потому что в комнате жена не позволяла.
От столь человечного объяснения мой испуг прошел, и я решил говорить с привидением строго.
— Я вас из этого… узилища выпущу в том случае, если вы пообещаете рассказать о себе все.
— Тогда вы должны пойти со мной в часовню, я живу в том коричневом деревянном гробу. Но только при условии, что вы напишете про меня. Когда я был жив, про меня никто не писал в газете, хотя я был во всем примерным. О хулиганах и спортсменах писали, обо мне нет. Мне очень хочется, чтобы мое имя появилось в газете.
— Это можно, — согласился я. — С настоящей или вымышленной фамилией?
— С настоящей, с настоящей! — в голосе привидения я расслышал жестокую радость мертвеца. — Пусть все знают, какая у меня жена!
Привидения мстительны. Совпадает.
— Ну, тикай! — Я взобрался на живую изгородь подстриженных туй.
"Сердечная" дверца открылась, и мимо меня, поднявшись над землей сантиметров на тридцать, пролетела странная фигура. На снегу новых следов не осталось. Мне показалось, что привидение одето в черный пиджак, из-под которого высовывалась белая рубашка, голяшки были голые и обуто оно в галоши. Двери часовни остались полуоткрытыми. Когда я вошел, шевельнулась крышка гроба, которую, подобно покрывалу, натянуло на себя привидение. Чтобы у меня не возникало никаких сомнений, что оно в самом деле находится в гробу, привидение нарочно шевелило в щели костлявыми пальцами, а луна время от времени освещала все это.
— Спрашивайте быстро: час привидений скоро кончится.
— Вы бродите в определенные часы?
— Какое там — жена-то не положила мне часов. Приходится довольствоваться черным петухом кладбищенского сторожа. Знаю, что у вас в кармане фонарь. Если включите, наш контакт мгновенно оборвется, и вы найдете тут только пустой гроб, — предупредило привидение. Голос его дрожал, будто оно было живым и, лежа в гробу в одном пиджаке и без штанов, вздрагивало от холода.
Я стал спиной к окну так, что над моим плечом синеватый луч луны все же хоть как-то проникал в обитель.
— Почему вы стали привидением?
— Из страха и злости. Но отбросьте свои привычки газетчика добывать материал, давайте говорить попросту. Хорек петуха еще не загрыз, скоро он пропоет. Я же должен рассказать свою историю, иначе вы не поймете ее финала. — Казалось, что привидение глубоко вздохнуло. — Моя мать, когда была в положении, нагнувшись за боровиком, почти схватила за голову гадюку, которая обвилась вокруг ножки гриба. Раньше росли такие огромные грибы. Поэтому я родился, хе-хе, очень осторожным. Да, осторожным, и всю свою жизнь я никогда ничего недозволенного не делал. Это проявилось уже в колыбели. Бабушка только раз шлепнула меня по попе, потому что я в пеленках… ну, вспомните сами, что вы делали в пеленках. Чтобы меня больше не шлепали, чтобы прекратить, как говорится, эти экзе… экзе…
— Экзекуции?
— …да, да, именно их, мозг ржавеет, поэтому не могу сразу вспомнить нужное слово. Так вот, в двухмесячном возрасте я сам просился на горшок. В волости я был первым, кто проявил такую сознательность уже в двухмесячном возрасте. И поэтому меня превозносили как вундер… вундер…
— Вундеркинда?
— Да, вундеркинда. И разве это не прекрасно? Хе-хе — так легко стать вундеркиндом! В то время меня каждый день пичкали кашицей, о которой мать начиталась в книгах. Тайком от матери я стал опрокидывать мисочки. Кашица на полу, но на полу и собака. Собаке манка никогда не надоедала. Собака стала моим лучшим другом и следовала за мной по пятам. Ни один мальчишка не осмеливался поколотить меня, так что в детстве меня не били. Никогда. Теперь я вот размышляю, не это ли испортило мой характер: не умею дать сдачи, даже жене. Теперь вы понимаете, почему собака лучший друг человека?