РПЛ 2
Шрифт:
Ничего не понимавший Харль метался между разбойниками, жалобно заглядывая им в глаза. Многие отводили взгляд – болтливый мальчишка пришелся по душе бродягам, ценившим долгие ночные россказни у костра. Я же, изобразив схожую растерянность, приникла к Хорвеку, неподвижно сидевшему около своей повозки-тюрьмы, и украдкой пыталась провернуть ключ, чтобы освободить его от оков – хоть и не знала, поможет ли это нам хоть сколько-нибудь.
– Этот толстый мерзавец послан сюда ведьмой, - шептала я Хорвеку, который внешне казался безучастным. – Он выкупил нас у разбойников! При нем псы-оборотни, только и ждут, чтобы перегрызть всем глотки! Да и сам он наверняка оборотень…
– Нет, - вдруг промолвил
– Ты знаешь его?
– Когда-то мы встречались, - коротко ответил бывший демон, как это с ним бывало, когда он не желал откровенничать.
– Сколько же у негодной ведьмы приспешников!..
– бормотала я, сопя от напряжения. – Целая армия, один другого гаже, и все по нашу душу…
– 20-
Тут ключ наконец-то провернулся, и мне показалось, что звяканье это непременно услышат все вокруг – но звук этот был оглушительным только в моем воображении; разбойники продолжали веселиться и делить скорую прибыль. На нас никто не обращал внимания – уж больно хотелось всем побыстрее избавиться от нашего досадного присутствия.
Харля, как он ни вздыхал и как не хныкал, пинком отправили ко мне, приговаривая, что рабам положено держаться вместе. Затем мастер Глаас указал на тех, кого решил взять в свидетели торговой сделки, и крикнул, чтобы мы поднимались. На мгновение его взгляд задержался на мне, и я чуть заметно кивнула, безмолвно сообщая, что сумела воспользоваться ключом.
Господин Мобрин ожидал нас, сидя за столом и довольно улыбаясь. День сегодня выдался солнечным, хоть от реки и тянуло прохладой, и лицо толстяка лоснилось все сильнее. Мне подумалось, что не так уж спокойно у него на душе, как он хочет показать. Завидев Хорвека, он неуловимо изменился, словно увиденное поражало его, вызывало отвращение и любопытство одновременно, но эти чувства блекли перед самым главным, заставлявшим глаза Мобрина лихорадочно блестеть: то было нескрываемое торжество.
Хорвек смотрел на него прямо, не уводя взгляд в сторону. Что заставляло его губы подрагивать – гнев, ненависть или обычная равнодушная усмешка – я разгадать не могла. Харль дергал меня за руку, тихонько ныл и вопрошал, не пришел ли нам конец. Что я могла сказать ему? Мне самой было невдомек, как спасти наши головы на этот раз. Неясное сомнение заставило меня запустить руку в сумку – там все еще хранился огарок черной свечи. Но пришло ли время его израсходовать? И мог ли он спасти нас из этой беды?.. Хорвек не вспоминал о нем – быть может, оттого, что свеча давно стала бесполезной… Забыв о своем недавнем страхе перед магией, я горестно вопрошала у самой себя: «Отчего я так мало смыслю в колдовстве? Почему не расспрашивала демона о чародейском ремесле, когда нам выпадала возможность поговорить? Кто знает, вдруг бы он объяснил мне, на что годен этот проклятущий огарок?!..».
Тем временем, мы вплотную приблизились к господину Мобрину, и мастер Глаас вытолкнул нас вперед, приглашая покупателя рассмотреть товар как следует.
– Обратной силы сделка не имеет, - пророкотал он. – Подумайте хорошенько, сударь, перед тем как мы пожмем руки.
– От своего слова я не отступаюсь, - сладчайшим тоном отвечал толстяк, не сводивший взгляд с Хорвека. – За всех даю полтораста крон, да еще и угощу ваших людей добрым вином…
Трое разбойников, взятых в свидетели, вразнобой присвистнули, едва веря своему везению, и принялись вполголоса переговариваться с довольным видом. Как по волшебству на столе перед Мобрином появились три кошеля с монетами, которые он пододвинул к Глаасу и жестом пригласил пересчитать. Главарь деловито взвесил золото в руке, и принялся скрупулезно пересчитывать
– Ты… - толстяк указал на Хорвека, едва не дрожа от радостного предвкушения какой-то забавы, суть которой была понятна только ему. – Подойди ближе, раб!
Бывший демон медленно шагнул вперед, зазвенев цепями. Мобрин пожирал его глазами, и я видела, что его радует каждая рана, замеченная им на теле Хорвека: он с жадным удовольствием смотрел на глубокие кровавые мозоли от цепей, на израненные босые ноги, на лицо, покрывшееся бурой коркой из-за жажды и приступов одержимости.
– Я и впрямь слишком щедр, - нараспев произнес он. – Это не стоило ни пятидесяти золотых, ни пяти. Что за отребье, что за ничтожное создание… Жалкое положение для жалкого неудачника!..
Глаас, казалось, полностью сосредоточившийся на подсчете монет, нахмурился, услышав начало этой странной речи, но продолжил пересыпать золото в кошель. «Меня это более не касается, - говорил весь его равнодушный вид. – Начинайте ваши нечистые игры, а мое дело – забрать причитающиеся мне деньги и унести побыстрее ноги!». Но я знала, что старый разбойник не так уж корыстолюбив, и в глубине души не желал этого золота – что, впрочем, ничего не меняло.
– Дай-ка я рассмотрю тебя как следует, раб, - продолжал Мобрин, словно забывшись и не обращая внимания ни на кого, кроме Хорвека, замершего перед ним. – Что за отрепья, что за грязь… Наверняка ты вшивее бродячего пса. Но смотришь слишком дерзко! Или ты не понял еще, что я стал твоим хозяином?
Бывший демон слушал его, слегка наклоняя голову из стороны в сторону, как будто пытаясь уловить смысл слов Мобрина, и выглядело это откровенной насмешкой.
– Ты слышишь меня?! – вскричал толстяк, выходя из себя. – Не изображай, будто ничего не понимаешь! Ты мой! Я твой хозяин! На колени передо мной, ничтожество!
В ярости он вскочил из-за стола и встал перед Хорвеком, одежда которого немедленно стала казаться еще более грязной и изорванной в сравнении с шелковым узорчатым нарядом толстяка. Мы с Харлем испуганно отпрянули, но до нас Мобрину не было дело – его занимал только Хорвек, все так же прямо и спокойно глядевший на него.
– На колени передо мной! – все громче вопил купец-самозванец, побагровев до сизого оттенка. – Ты раб, презренный червь, грязь в сравнении со мной, и я теперь распоряжаюсь твоей жизнью!
– Да, - тихо ответил Хорвек. – Все меняется. И, быть может, изменится снова.
– Что? – не веря своим ушам переспросил толстяк, захлебываясь от злости. – Ты смеешь говорить со мной, как с равным? Ты ослеп или оглох? Я твой господин, ты принадлежишь мне целиком и полностью, слышишь?
– Полагаю, что это не так, - возразил Хорвек со слабой, но нескрываемой улыбкой на губах. – Убить ты меня не можешь. Ведь ты и сам раб, повинующийся чужим приказам. Мы, предатели, всегда так заканчиваем.
Слова эти, бывшие, по всей видимости, правдивыми, оказали на господина Мобрина сильнейшее воздействие: он издал яростный звериный визг, а затем ударил Хорвека невесть откуда взявшимся в его руках коротким хлыстом.
– Ты поклонишься мне! – визжал он, замахиваясь снова и снова. – Над тобой сегодня моя власть!
Брызнула кровь – должно быть, хлыст рассек Хорвеку лицо, но тот не издал ни звука, лишь пошатнулся. Разбойники невозмутимо пересчитывали золото, повернувшись к нам спинами, а Харль от ужаса упал на землю, уткнувшись носом мне в колени – бедняга решил, что Мобрин собирается обойтись подобным образом и с нами, когда ему наскучит первый раб.