Ртуть

Харт Калли

Мне было тяжело вспоминать, как в нашу дверь стучали посреди ночи, когда мама работала в «Доме Калы». Мужчины в масках впихивали мне в руки тяжелые мешки, а потом растворялись в темноте. Но я заставила себя это сделать.

— Вскоре после этого она поручила мне относить эти предметы из нашего дома в кузницу. Стражи не обращали особого внимания на тощего ребенка, спешащего на работу. Прошли годы, и она начала знакомить меня с разными мужчинами…

У Фишера перехватило дыхание. Он постепенно расслаблялся, но теперь снова напрягся, его ноздри раздувались. Он не произнес ни слова, но я знала, о чем он думает.

— Не для этого. Они никогда

не прикасались ко мне. Они показывали мне, где находятся входы в различные туннели. Те, что вели к подземным резервуарам, где Мадра хранила воду. Их было достаточно, чтобы обеспечить водой весь город, а то и несколько. Они учили меня открывать баки и откачивать немного воды так, чтобы это было незаметно. Взламывать замки и карабкаться по стенам. Я научилась пользоваться кинжалами и метать их. Мятежник мог жить в доме, спрятавшись на чердаке, неделю или месяц. Иногда и два. Потом они менялись, и появлялся кто-то новый. Хейден ничего об этом не знал. Он был слишком мал, чтобы понимать большую часть происходящего, и не умел держать язык за зубами. Поэтому я научилась драться и воровать, а также заботиться о нем, ведь нашей матери никогда не было дома. И так продолжалось долгое время. Я проводила дни в кузнице. После я заботилась о Хейдене. Готовила ему. Поддерживала чистоту в доме. А когда он ложился спать, я отправлялась воровать то, что нам было нужно для жизни.

— Когда ты спала? — Фишер уже не боролся с болью. Казалось, он боролся за то, чтобы не заснуть.

— На самом деле, я почти не спала. Я дремала, когда могла, и… я не знаю. Я просто продолжала двигаться.

— Звучит дерьмово.

— Так и было. И стало еще хуже. Моя мать начала злиться. Ей надоело, что мужчины, считавшие себя намного лучше ее, обращались с ней, как с дерьмом и унижали ее достоинство. Она больше не обслуживала стражей. Это не нравилось некоторым из ее постоянных клиентов — тем, кто приходил домой. Однажды утром, шесть лет назад, она вышла из дома и направилась к «Дому Калы», но забыла свою порцию воды. Она оставила полную бутылку на кухонном столе, не выпив из нее ни глотка. Я поняла, что она останется без воды на целый день, поэтому схватила ее и побежала догонять. Я нашла ее на площади, уже стоящую на коленях. Страж, которого она выгнала из дома накануне вечером, стоял там, чертовски довольный собой, а другие воины обыскивали ее сумки. Они нашли у нее два ножа. Крошечные, бесполезные вещицы. Лезвия едва достигали трех дюймов в длину, но это не имело значения.

— Потому что наказание за ношение оружия в Третьем округе — смерть, — прошептал Фишер.

— Я видела, как они перерезали ей горло, — сказала я. — Никакого ареста. Никакого суда. Им нравилось выносить приговоры на месте. Экономия времени и сил, я полагаю. Она умерла, уткнувшись лицом в песок, на палящей жаре, а пятеро мужчин мочились на ее волосы и спину. А потом они бросили ее там. Я подбежала к ней, как только они ушли. Перевернула ее. Потрясла. — Я пожала плечами. — Но она уже ушла. Я не могла нести ее сама, поэтому мне пришлось бежать за Элроем. Когда мы вернулись на площадь, наши соседи были там, стояли над ней и плевали ей на лицо. Элрой вырубил одного мужчину, который пытался сорвать одежду с ее тела.

В чем проблема? Она была грязной, зараженной болезнями шлюхой. Ей было плевать на то, что весь мир видит ее сиськи. Может, я, блядь, заплачу ей? Он бросил потертый пенни на живот моей матери, а затем ударил ее ногой по ребрам. Тогда Элрой

разбил ему лицо. Но я не стала рассказывать об этом Фишеру. Были воспоминания, которые можно было выразить словами, даже если это было болезненно. А были и те, которые нельзя. Я бы никогда не повторила слова, сказанные тем человеком о моей матери.

— Мы сожгли ее тело на следующее утро в дюнах, в миле от стеклянных равнин. Воздух был таким горячим, что обжигал ноздри. Хейден потерял сознание, и Элрою пришлось нести его домой, а я осталась и смотрела на погребальный костер моей матери, пока она не превратилась в пепел, унесенный ветром. Когда я наконец вернулась домой, то обнаружила, что наш дом заколочен, дверь и окна забиты досками. На каменной кладке был нарисован большой черный крест. Наш дом был первым, который закрыли на карантин. За ним последовали другие. Через неделю Мадра приказала изолировать весь округ. Ни войти, ни выйти. Было сказано, что у нас началась эпидемия.

Те дни были далекими, окутанными дымкой кошмарами, которые преследовали меня как наяву, так и во сне. Горе Хейдена очень быстро переросло в гнев. Он винил нашу мать в потере дома. Его друзья наконец рассказали ему, что она не была официанткой в «Доме Калы». Некоторые из них рассказывали ему, что их собственные отцы трахали Айрис Фейн за кувшин дешевого пива. Он бунтовал практически всеми способами, которые только мог придумать, а когда покончил с этим, занялся азартными играми.

— Ты осталась с Элроем? — спросил Фишер. Он потер лоб, массируя место между бровями, и я поняла, что он уже может двигаться. Но он не поменял положения, продолжая полулежать на мне. Когда он опустил руку, она устроилась на моем бедре. Удобно. Привычно.

— Нет. Если бы он взял нас к себе, стражи могли догадаться, что это он выковал те кинжалы, которые в тот день нашли у моей матери. Я не хотела подвергать его опасности, поэтому мы с Хейденом скитались. Мы находили чердачные помещения для ночлега. В основном над тавернами, где небольшой ночной шум был незаметен. Я тайком пробиралась в кузницу, чтобы никто не знал, что я там работаю. Навыки, которым меня научили друзья-повстанцы моей матери, в итоге помогли нам выжить. Мы справились.

Столько всего пережито. Мучительные ночи, наполненные спорами. Ночи, проведенные на жестком полу в изнуряющей жаре, когда ничто не могло спасти нас от близнецов за окнами. Постоянный голод и жажда, которую никогда не удавалось утолить.

— Выживание — так можно было назвать нашу жизнь после того, как тот ублюдок перерезал горло моей матери.

Наконец Фишер перевернулся и лег спиной на подушку.

— Иди сюда, — сказал он.

— Что?

— Не заставляй меня тащить тебя. — В его голосе слышались усталые, и в то же время игривые нотки.

Он хотел, чтобы я легла рядом с ним. Черт. Честно говоря, я решила разобраться с этим утром, потому что невыносимая усталость навалилась на меня, когда я опустилась на кровать и впервые за несколько часов попыталась распрямить онемевшие ноги. Я постаралась устроиться так, чтобы ни одна часть моего тела не касалась Фишера, но он издал недовольный звук и обнял меня. Положив руку мне на живот, он притянул меня к себе так, что моя спина оказалась прижата к его груди. От его тела исходило божественное тепло. Я чувствовала, как бьется его сердце у меня за спиной — медленно и ровно, в такт его дыханию. Где-то в изножье маленькой кровати Оникс тихонько вздохнул и глубже зарылся в одеяла.