Рудольф Штайнер. Каким я его видел и знал
Шрифт:
Насколько неправильно считать, будто дух обитает где — то в заоблачных высях. В этом я наглядно убедился несколько лет назад. Свободную вальдорфскую школу в Штутгарте посетил американский офицер, занимавшийся вопросами образования и воспитания. Я имел удовольствие сопровождать этого общительного и любезного человека. Помимо прочего мы посетили и мастерскую по рукоделию. Я его оставил там один на один с учительницей и множеством оживленных детей, а сам отправился к другим учителям — предупредить их о предстоящем визите. Снова вернувшись в мастерскую, я увидел, что офицер все
«Господин майор, — сказал я, — известно ли вам, что то, чем вы сейчас занимаетесь, полностью отражает сущность вальдорфской школьной педагогики?»
«О да, — ответил он, — я это знаю, даже хорошо знаю». Поймав мой удивленный взгляд, он рассказал следующее:
«Я уже давно знаком с искусством воспитания Рудольфа Штайнера, и мое знакомство с ним произошло необычным образом. В юности я в качестве морского кадета отправился в плавание по Атлантическому океану. Однажды воскресным утром, когда я был как раз свободен от вахты, мне захотелось непременно сделать что — нибудь полезное, такое, что делают обязательно руками. Я раздобыл обтирочные концы и принялся надраивать иллюминатор каюты. В тот момент, когда я проворно драил и полировал этот иллюминатор, меня неожиданно окликнули: «Фенрих, чем это вы тут занимаетесь?» Я обернулся и увидел стюардессу, которая смотрела на меня отчасти с упреком, отчасти с улыбкой. Она подошла поближе: «Фенрих, это ведь моя работа». Я засмеялся и ответил: «Ничего страшного. Знаете ли, то, что я сейчас делаю, я делаю из принципа. С детства я проникся убеждением, что руки человеку даны не для того, чтобы они у него бесполезно болтались подобно паре перчаток. Он должен употреблять их на дело, действовать ими, или он человек только наполовину».
Мне показалось, что она услышала в основном первую часть моего ответа. «Итак, вы это делаете из принципа», — произнесла стюардесса медленно, как бы во сне и выделяя каждое слово. При этом она смотрела на меня с удивлением, а затем, встрепенувшись, сказала: «В таком случае вам непременно надо прочитать одну книгу. Подождите, пожалуйста, немного, я ее сейчас принесу из своей каюты». Я спокойно продолжал драить иллюминатор, но при этом ощущал некоторое напряжение. Спустя несколько минут она вернулась и принесла мне «Воспитание ребенка» Рудольфа Штайнера.
И видите — закончил он, смеясь — во всем виноваты мои беспокойные руки и Атлантический океан, это из — за них я кое — что знаю о Рудольфе Штайнере и занимаюсь здесь вязанием. Вот какие чудеса бывают в жизни».
В заключение не могу не рассказать — в качестве примера — о том, как та самая жизненная плодотворность, о которой сейчас говорилось, в состоянии пробудить человека и открыть ему глаза на истину. При условии, что он честен и у него достаточно сил, чтобы прыгнуть выше себя.
В начале 1930-х годов я выступал с лекцией о вальдорфской педагогике в северогерманском университетском городе Ростоке. После лекции разгорелась оживленная дискуссия. К моему удивлению, во всей этой неразберихе вопросов и возражений я чувствовал весьма действенную поддержку со стороны совершенно мне незнакомого господина.
Поздним
Через несколько лет у меня снова выдалась поездка в Швейцарию. Недалеко от Базеля, в Арлесгейме, я посетил институт лечебной педагогики, базирующийся на принципах антропософской медицины. В вестибюле института я случайно встретил молодого человека, который показался мне знакомым, но в то же время припомнить его я не мог. Я хотел было уже идти дальше, но что- то заставило меня обернуться и громко произнести имя: «Р…» — «Да, это я!» — воскликнул молодой человек и с радостной улыбкой двинулся в мою сторону. Тут мною овладел чуть ли не испуг: это был тот самый мальчик, которого я несколько лет назад объявил неизлечимым. Его состояние за это время намного улучшилось. Я узнал, что он теперь находится в числе легких пациентов, которых через определенное время, без всякого сомнения, можно будет выпустить в обычную гражданскую жизнь.
И это событие, — так закончил врач свой рассказ, — сразило меня как молния. Тогда я сказал про себя: вот случай, когда антропософская духовная наука продвинулась несколько дальше, а твоя латынь оказалась полностью бессильной. Конечно, ты мог бы посчитать это за чудо. Но духовная наука и знать не желает никаких чудес, а всюду ссылается на знания. Значит, ей, вне всякого сомнения, ведомы такие знания, которые неизвестны традиционной науке. Как добросовестный врач ты обязан разобраться в этих новых знаниях. И вот видите, я это сделал. Мне пришлось немало поучиться, и потому сегодня я был на вашей стороне».
Чем больше к духовной науке Рудольфа Штайнера будет обращаться свободных от предубеждений, честных и открытых знанию людей, для которых истина дороже их самолюбия, тем убедительнее она сможет доказать свою плодотворность. В то время, когда на истинно человеческое начало умышленно или неумышленно посягают со всех сторон, подрывая его устои, духовная наука обнаружит свою способность сообщить людям такие знания, которые не только гарантируют достоинство и свободу человека, но и в духе нарождающейся эпохи по — новому создают необходимые условия для их развития.
Но во всей человечности эти знания смогут проявиться и стать плодотворными только потому, что они были итогом жизни одного человека — Рудольфа Штайнера.