Руина, Мазепа, Мазепинцы

Костомаров Николай Иванович

довольны обращением с ними генерала Брандта. Апостол в своем

донесении гетману называл его <человеком правдивой совести: любо и жить и умирать с ним, можно с ним разговаривать без

толмача, и если б не он, то мы бы не знали, как с этими немцами

обходиться, не умея говорить с ними>. Но не так отнеслись козаки

к Паткулю, под команду которого потом поступили. Это был, по

словам Апостола, человек <гордомысленный>, не говорил иначе

как по-немецки,

и кругом него были все немцы, обращавшиеся

с козаками презрительно. Паткуль даже не счел нужным показать

им царский указ, по которому должен был ими командовать.

Козаки износили свои одежды, терпели Голод, им не давали

провианта, а приказывали самим для себя молотить снопы, молоть зерно

и печь хлеб. Паткуль этим не ограничился/. Он вздумал обучать

Козаков немецкому строю с мушкетами, а тех, которые не могли

скоро навыкнуть, велел бить жестоко и грозил виселицею. Чуть

какой козак выпятится из строя, его тотчас приказывают бить, не обращая внимания, хотя бы он был в числе полковых старшин.

1 Должностному лицу.

555

В Познани, где стояли козаки и обучались немецкому строю, ко-

зацкий сотник Родзянка заметил: <Разве когда полгода поучатся, тогда обучатся!> Это сочтено было дерзостью: Паткуль хотел

казнить Родзянку смертью и помиловал только после усиленных

просьб за него всех Козаков. В Познани, наконец, обступили ко-

заков кругом 2000 саксонской конницы и 2000 пехоты, прежде

всех старшин взяли под караул, потом из обоза приехали Паткуль

с Брандтом и приказали немцам побрать у Козаков для себя

лучших лошадей, а прочих лошадей неизвестно куда дели, и козаки

остались пешими. Это печальное событие сообщено было

полковнику переяславскому, который вместе с референдарием Ревуским

шел к Варшаве по пути от Львова. <Как скоро наше товариство, -

сообщал Мирович гетману, - услыхало о том, как обходятся

немцы с их братиею козаками, так и в мысли ни у кого не стало, чтоб идти далее за Вислу>. И от польских жолнеров, с которыми

принуждены были совершать поход, козаки Мировича много

натерпелись. <Поляки бесчестят наших людей, - писал Мирович, -

хлопами и свинопасами называют, плашмя саблями бьют, заспоривши за какую-нибудь связку сена или за поросенка. Никто из

наших доброго слова от ляхов не услышит, кричат на нас: в

наших есте руках, нога ваша не уйдет отсюда, всех вас тут

вырубим!> Под Тыкоцином 20 октября Мирович с козаками отстал

от референдария, взял путь к Бугу, мимо Люблина, и отпустил

Козаков для лучшего прокормления на Полесье, тем более что

носились

слухи о моровом поветрии во Львове, в Белом Камени, в Бродах и Кременце. Козаки, бывшие у миргородского

полковника, лишившись лошадей, отобранных у них немцами, шли

пешком к Кракову, недалеко Велюна наткнулись на шведов и на

поляков шведской стороны, принуждены были вступить с ними

в бой, и были разбиты. Их погибло там 1700 человек, осталось

всего 80, которые прибыли в Украину с двумя сотниками полков

Нежинского и Прилуцкого.

Полковники Мирович и Апостол воротились в ноябре, отговариваясь и холодом и голодом. В царском указе о них 20 декабря

сказано, что хотя оба они достойны казни за распущение Козаков

и за самовольный уход со службы, но царь, по ходатайству

гетмана, простил их вины.

Палей сидел в батуринском замке до первых месяцев 1705

года. Его имущество было описано, и опись послана в Москву.

У него найдено до 2000 червонцев, кроме дукачей, бывших по

украинскому обычаю на женских коралловых монистах; 5274

талера найдено сокрытыми в земле, так как в те времена земля

была обычною сохранною казною, предохранявшею капиталы от

неприятелей и разбойников. Кроме того, сумма 15 000 чехов

числилась розданной в долг разным лицам. Серебряная посуда, со-

556

ставлявшая в то время обычную роскошь козацких старшин, не

представляла у Палея большого изобилия, по крайней мере, если

сравнивать е богатствами этого рода, найденными у Самойловича

после его низложения: всего посудного серебра у Палея было

весом 5 пудов 39 фунтов. Зато у Палея было немало дорогого, богато

оправленного оружия и одежд мужских и женских, бархатных

л’уданных1, златоглавных2 и проч. Его бывший фактор иудей и

его родственник Омельченко (занявший полковническую

должность) показывали, однако, что Палей зарыл еще в земле большой

клад, но не знали где. Гетман без царского указа не смел по

этому поводу подвергать Палея и жену его пыткам, хотя этого

ему хотелось.

В начале 1705 года Мазепа, будучи в Москве, лично

представлял царю, что Палея оставлять в Украине не годится, а

следует отправить его в Великую Россию, но и в столице не держать

долгое время и определить ему место ссылки где-нибудь подальше.

Палей был доставлен вместе с своим пасынком Симашком в

Москву в марте 1705 года. Сначала указом 30 мая велено было

сослать Палея в Енисейск и держать там до кончины живота. Но

по этому указу он почему-то отправлен не был, а 30 июля