Руины Камелота
Шрифт:
— Я ничего не обещала, — выдохнула она, слегка покачав головой. — Я здесь, чтобы отомстить за тебя. И за Рисс. И даже за маму. Я здесь, чтобы защитить Камелот и нашего сына. Нашего сына…
«Ты пришла сюда не только, чтобы отомстить за нас, Бри…, - с легким нажимом произнес голос Дэррика. — Ты не можешь лгать мертвым, милая».
Тут она более категорично покачала головой.
— Нет! — прошептала она резко. — Это было мое намерение с того дня, когда я узнала о твоей смерти. Это все, что привело меня сюда.
«Да, Бри. Но есть и другая, более глубокая причина, почему ты пришла сюда. Ты пришла сюда, моя любовь, не только, чтобы отомстить…
Как только он это сказал, Габриэлла поняла, что это правда. Ее глаза расширились в темноте, уставившись в никуда. Ее губы задрожали, и тяжесть страданий поднялась в ее груди. Она старалась подавить их. Он был прав. Его слова открыли ей глубокую тоску внутри нее, болезненное желание, чтобы все это закончилось. Слишком многое у нее забрали, слишком много надежд оказалось разрушено.
«Вот почему ты не дала имя нашему сыну, — продолжал призрачный голос. Назвав его, ты бы сделала его полностью своим, но ты знала, даже тогда, что у тебя не было намерения возвращаться к нему. Ты оставила его Сигрид, в качестве подарка и жертвы».
— Это не так, — настаивала Габриэлла, отказываясь признать истинность его слов. Однако, это было бесполезно. Вес ее собственных скрытых мотивов придавил ее, словно камень.
«Мне знакома глубина твоей печали, Бри, — сказал Дэррик, и любящее сочувствие в его голосе сломило ее. — Я испытал ее сам, даже когда этот безумец убил меня. Самую большую боль принесла не сталь его лезвия, но осознание того, что я предал тебя, не сдержал свое обещание тебе. В тот момент я почувствовал сожаление и горе, и отчаяние. Я знаю, что ты чувствуешь. Но я легко отделался, Бри. Моя печаль длилась всего мгновение. Твое бремя гораздо, гораздо больше…»
— Нет, — возразила Габриэлла, ее голос стал неожиданно низким и хриплым. — Нет, я не буду. Я не могу. Это слишком для меня.
«Ты ошибаешься, — мягко настаивал голос ее мужа. — Ты сильнее, чем осознаешь это. Ты сумеешь сделать то, что тебе предназначено, если ты искренне желаешь».
Габриэлла закрыла лицо одной рукой, и жалкий стон отчаяния вырвался из ее груди.
— Что я должна сделать, Дэррик? — умоляла она.
«Ты нужна нашему сыну, любовь моя. Он уже потерял своего отца. Он не может потерять и тебя, каким бы сильным не было твое желание освободиться».
— Сигрид позаботится о нем, — неуверенно защищалась Габриэлла, все еще закрывая рукой глаза. — Она даст ему имя, спрячет его, убережет от опасности.
«Нет, он нуждается в тебе, его настоящей матери. Ты должна вернуться к нему. Найди его и воспитай его. Расскажи ему обо мне. Сделай из него человека, которым ему предназначено быть. Только ты можешь сделать это сейчас».
— Нет, — плакала она, бессильно качая головой. — Я не могу. Это слишком…
«Габриэлла, — сказал ее муж, его голос уже начинал таять. — Габриэлла, ты должна сделать то, что труднее всего. Моя любовь, моя жена… ты должна жить».
— Но как? — прошептала она, уронив руку и отчаянно вглядываясь в крошечное пламя. Оно, мерцая, уменьшалось. — Колрут сказал мне, что я встречусь с Меродахом. Он сказал мне, что я умру!
«Конечно, ты умрешь, — с легкостью ответил голос Дэррика, и в нем звучала легкая насмешка. — Все умирают. Он ведь не сказал тебе, когда и как. Он капризный дух, переполненный обманов. Он знает гораздо меньше, чем считает. Ты не можешь верить его словам».
— Кому мне верить? — прошептала она неистово, отчаянно. — Богу?
«Ничто не длится вечно, Бри… — ответил издалека
Габриэлла все еще качала головой, не открывая глаз. Не в знак несогласия, а отказываясь. Это было слишком много для нее, бремя было слишком велико. Но даже в своем отказе, она знала, что ее ушедший муж был прав. Ее долг был ясен, каким бы трудным он ни был. С тех пор как она была ребенком, она задавалась вопросом, сможет ли она сделать то, что от нее требуется. Сигрид пообещала ей, что, когда придет время, она сможет. Она будет соответствовать требованиям принцессы. Если она захочет.
Если она захочет.
Габриэлла сделала большой, прерывистый вдох. Когда она выдохнула, она открыла глаза. Свеча Дэррика погасла, в этот раз навсегда. Его голос исчез. Слезы дрожали в уголках ее глаз. Она вытерла их тыльной стороной руки, прежде чем они упали на пол.
Она отошла от стены. Осторожно, с благоговением, она присела и поставила свечу Дэррика на пол. Магия окончательно ушла из нее. Теперь, раз и навсегда, это были просто воск и фитиль.
— Прощай, моя любовь, — тихо сказала она. — Пока мы не встретимся снова.
Она встала, подобрала свой меч, прислоненный к стене, и направилась вперед, приближаясь к отдающейся эхом музыке и полоске света. Большой зал крепости, и сам Меродах, ждали.
Дэррик был прав. Ее долг был ясен. И все же она не могла позволить жить безумцу, который убил его.
Ей просто была необходима вера, что, когда все будет закончено, она еще будет жива.
Двери в большом зале действительно были открыты настежь. Пара изысканных кованых канделябров стояла с обеих сторон от входа, каждый из них был высотой с нее и уставлен десятком экстравагантно выплавленных свечей. Помимо этого, громадная комната, погруженная в величественный полумрак, была наполнена коллекциями мебели, разнообразными столами, массивным, шумно горящим камином, а в центре громоздился огромный, очень странный предмет, сделанный из какого-то черного металла. Он был похож на сжатую руку скелета, ее восемь пальцев поднимались от пола и держали что-то невидимое, сокрытое в густой тени. Над головой свисала с тяжелой длинной цепи, размером лишь немного меньше, чем странная металлическая скульптура, невероятно чудовищная люстра. Она также была из кованого железа, покрытая завитками, острыми зубцами, и болтами размером с кулак, так что ее уродство просто потрясало воображение. В ней горели сотни свечей, образуя мерцающее созвездие и выпуская потоки черного дыма к высокому потолку.
Среди стропил кружились летучие мыши, деловито пища среди дыма.
Габриэлла тихо вошла в комнату, окинув ее всю взглядом в попытке найти ее обитателя. В дальнем левом углу была возведена своего рода сцена, окруженная таинственным, золотым сиянием. Это, собственно, и был источник музыки. Клавиши клавесина деловито нажимались, никем неуправляемые. Рядом с ним в воздухе парили скрипка и флейта, беззаботно подстраиваясь под темп музыки. Смычок скрипки оживленно скользил по струнам взад-вперед.