Рукопашная с Мендельсоном
Шрифт:
– Слушай, Иван, – вдруг спросила Лайма и снова припала к своему биноклю, – а что, на стройке идут ночные работы?
– С чего ты взяла? Как раз ночные работы служба режима запретила. Во избежание всяких непредвиденных ситуаций. Меня специально инструктировали.
– А почему тогда вон там, в стеклянном переходе между зданиями, свет какой-то движется?
– Тебе показалось. Это, наверное, отблеск фонаря. Или проехавшая машина фарами посветила.
– Ты видел здесь хоть одну проехавшую машину? Все машины, кроме нашей, отсюда уже давно разъехались.
– Исключено. Куда они полезли – в недостроенное здание? Да и вообще в этом переходе все законсервировано, идет отделка. Можно я посмотрю?
Иван припал к биноклю, потом медленно произнес:
– Да, странный огонек какой-то – дергается. Не фонарик, не лампочка, на свечку похоже.
– Слушай, Иван! Давай вот что – иди в институт, вроде как ты забыл что-то нужное. Часы, бумажник, паспорт, в общем, сам придумай. Это возможно?
– Почему нет? Конечно. А зачем?
– Узнаешь, где Полянский. Вдруг мы его упустили? И спросишь про этот огонек, что-то мне он не нравится. Попробуешь?
– Скажу, в раздевалке в шкафчике оставил документы. Сыграю, в общем.
– Сыграй, только осторожно. Потом быстрее приходи – на случай, если здесь ситуация резко изменится. Полянский неожиданно появится, к примеру.
– Все, уже иду.
И началось то, чего Лайма не любила больше всего на свете – томительное тревожное ожидание информации или событий. Первые двадцать минут она нетерпеливо ерзала на сиденье, переводя бинокль с проходной на ворота, а оттуда – на стеклянный переход. За все это время из ворот института выехала одна-единственная машина, но это не была машина Полянского.
В итоге Лайма не выдержала и, выйдя из «Жигулей», стала медленно продвигаться в сторону института, держась по возможности в тени деревьев. Слишком близко она сначала подходить не хотела. Однако вспомнив рассказ Ивана о том, что система внешнего видеонаблюдения здесь весьма несовершенна, приблизилась к бетонному забору почти вплотную. Для конспирации она повязала голову темной косынкой на манер банданы, чтобы скрыть волосы и верхнюю часть лица почти до самых глаз. Застегнутая на молнию летняя курточка с высоким воротником довершала наряд.
Было тихо, звуков города на этом островке науки почти не было слышно. За бетонным забором тоже стояла тишина. Лишь изредка откуда-то издалека доносилось приглушенное тявканье собак.
«Где же Иван, чего он тянет?» – занервничала Лайма, как вдруг раздалась резкая трель ее мобильного. «Вот зараза, забыла выключить звук! – ужаснулась она. – Сейчас прибежит охрана, и меня здесь повяжут». Быстро отбежав на безопасное расстояние, она припала к трубке. Это был Корнеев, который радостно сообщил, что Мельченко, проводив даму и невинно полюбезничав с ней напоследок, отправился к себе домой, на проспект Космонавтов.
– Командир, что мне делать дальше? Вы с Иваном сейчас где?
– Слушай, – задушенным голосом прошипела Лайма, – иди в гостиницу и держи телефон под рукой. Мы еще у института,
– До сих пор? Вот это работоспособность! – восхитился Корнеев. – Хотя, может, деду надоели нанотхнологии, и он оттягивается на службе, в компьютерные игры играет. Знаешь, сейчас такая игрушка появилась, – попытался углубиться он в любимую тему.
– Все, конец связи, – прервала его Лайма, боясь, что она сейчас упустит не только Полянского, но и Медведя, который непонятно почему задерживался.
Вернувшись к забору, она попыталась сосредоточиться, но в этот момент тишина снова была нарушена – причем самым решительным образом. Сначала откуда-то послышался нарастающий шум, похожий на звук падающей сверху воды. Потом раздался хруст, треск, свист и в завершение – громкий звук удара о землю. После чего до Лаймы донесся испуганный возглас на неизвестном ей языке, потом необъяснимое быстрое громкое щелканье и жужжание, затем еще несколько громких отрывистых иностранных фраз, и чей-то обалделый вскрик: «Мама!» Затем звуковая какофония стремительно стала набирать обороты – залаяли собаки, послышались вопли охранников, крики: «Стой, стрелять буду! Держи их! Ах вы…» И так далее.
Не дожидаясь, пока ее обнаружат, изнемогая от тревоги за Ивана, Лайма стремительно рванула к машине. В этот же момент прямо из-за забора едва ли не ей под ноги свалился некто в черном и, петляя как заяц, скрылся за ближайшим кустом. Не успела Лайма удивиться, как оттуда же прилетело еще одно абсолютно черное существо и усвистело в том же направлении. Под нестерпимый вой внезапно пробудившейся от спячки сигнализации через забор перепрыгнул третий неизвестный, как будто с мешком на спине. Замершей от ужаса Лайме на миг показалось, что эти черные существа никогда не кончатся, они так и будут по очереди скакать через проклятый забор, пока один из них, падая, не раздавит ее насмерть.
К счастью, больше никто не появился, и Лайма, с трудом добравшись на негнущихся ногах до спасительных «Жигулей», заперлась изнутри. Однако едва она начала приходить в себя, как кто-то громко постучал в боковое окно. От ужаса сердце Лаймы сначала подпрыгнуло, а потом стремительно рухнуло вниз. Но тут она узнала Медведя и от облегчения чуть не расплакалась. Ведь одно дело, когда ты совершаешь подвиги, что называется, на адреналине. И совсем другое, когда сидишь и бездействуешь, ожидая самого худшего.
– Иван, ради бога, что происходит? Где ты был?!
– Сейчас, командир, расскажу все по порядку. В общем, тут такие дела творятся – не поверишь. Когда я пришел, охранник на входе меня пропустил без звука, сказал даже, что со всеми новичками такое бывает. Прошел я для вида в раздевалку, а когда вернулся, встретил еще одного коллегу.
Он помещения осматривал, все ли опечатаны. Опечатывать кабинеты, уходя, положено по инструкции. Поговорили немного, я и спрашиваю: «Скоро отдыхать или еще не все разошлись?» Они смеются: «Полянский в институте, какой там отдых?»