Рукопашная с Мендельсоном
Шрифт:
– Ситуация банальная, – подытожила Лайма. – Подковерная возня, которая будет продолжаться, пока кого-то не назначат на должность.
– Интересно, у Кузяевой есть шансы? – вслух подумал Медведь. – Все же Полянский – это фигура.
– У женщин всегда есть шансы, – заметил Корнеев. – Они пользуются приемами, которые мужчинам даже не приходят в голову. Вдруг Мельченко – ее любовник? Тогда она запросто может стравить его с Полянским. Слабые женские ручки способны разорвать даже крепкую мужскую дружбу.
– Я вам еще не все рассказала, – напомнила Лайма. –
Она изложила вчерашние события как можно подробнее и посетовала, что не смогла уследить за Шатковым.
– Кстати, владения господина Шаткова, ученого-бизнесмена, нам и в самом деле осмотреть не грех, – сказал Корнеев. – У него тут и усадебка уже построена, и хозяйство какое-то.
– А почему ты этих троих конспираторами назвала? – уточнил Медведь. – Посидели приятели в кафе – подумаешь, великое дело.
– Понимаешь, они там ничего не ели, не пили, даже не курили – только оживленно разговаривали. Я бы сказала – слишком оживленно. Для этого стоило уезжать из института? Шатков туда вхож, вполне мог приехать на встречу. Но нет! Видимо, там они опасаются посторонних ушей. В том числе – электронных. Вот теперь нам хорошо бы узнать – о чем они беседуют вдали от родного учреждения. Странно и другое. Мельченко и Полянский могут и дома спокойно поговорить – живут-то рядом. Значит, разговор в домашних условиях их тоже не устраивает. Ну, ладно. К нашим ученым мы сегодня еще вернемся. Вечером подежурим возле института, посмотрим, куда они поедут после работы, с кем будут встречаться. Единственная проблема – транспорт. Надо, кстати, узнать, можно ли здесь взять напрокат машину.
Она посмотрела на своих подчиненных строгим взглядом. Медведь выпрямил спину, а Корнеев на всякий случай нахмурился.
– А теперь об одном из самых драматических эпизодов нашей деятельности – выступлении на фестивале под брендом «Заводные матрешки», – продолжила Лайма. – На сегодня у нас намечена репетиция. Сейчас я позвоню Синюкову – эти вопросы, как я выяснила, тоже решаются через него. А потом пойдем искать для Ивана музыкальный инструмент по хозяйственным магазинам.
Синюков решил вопрос о репетиции «Заводных матрешек» с присущим ему блеском – им на несколько часов выделили целый класс в городской музыкальной школе. Фортепиано для Лаймы там было. Вопрос с бубном для Корнеева и, главное, с пилой для Ивана пока оставался открытым.
– Попросить того же Синюкова? – задумалась Лайма. – Может, организует?
– Ты что, он вообще ничего не поймет, а еще хуже – насторожится. Вопросы начнет задавать, – заволновался Медведь.
– Какие вопросы?
– Ну, зачем пила, что за странный набор инструментов, и вообще – что, мы свою пилу не могли привезти? Пойдем лучше в магазин.
– А какая, кстати, тебе нужна пила? – спросил Корнеев. – Ножовка?
– Если бы. Мне нужна большая двуручная пила. Такими деревья раньше валили, может, видел?
– Я родился в эпоху компьютеров, видел только электрические пилы и бензопилы, – гордо ответил
– Куда это? – с подозрением спросила Лайма.
– В одно место, где их много. Возьму напрокат, – неопределенно ответил Корнеев. – А встретимся уже на репетиции. Во сколько надо быть в музыкальной школе?
– В три часа. Успеешь?
– А то! – усмехнулся компьютерщик и быстренько испарился.
– Надеюсь, что за оставшееся время мы найдем пилу, – мрачно заметила Лайма, которую страшила мысль о выходе на сцену. – Почему нам люди Тагирова пилу не купили? – неожиданно вознегодовала она. – Тащили тебя из Баренцева моря, а об инструменте не позаботились.
– Это Женька босса убедил, что мы сами все на месте решим. Ты же знаешь, как с ним трудно спорить!
Нужная пила нашлась после более чем двухчасовых поисков в маленькой деревушке недалеко от Чисторецка. В крошечном магазинчике, где торговали всем – спичками, мылом, солью, кирзовыми сапогами, макаронами и лопатами, отыскался необходимый им двуручный музыкальный инструмент. Облегченно вздохнув и схватив драгоценную находку, Лайма и Иван отправились на репетицию. Пилу они несли вдвоем, словно дети тяжелую сумку.
В вестибюле музыкальной школы их уже поджидал счастливый Евгений. На коленях у него лежал довольно большой круглый предмет, завернутый в какую-то тряпку.
– Бубен, – гордо заявил Корнеев, кивнув головой на сверток.
– Где взял? – решила все-таки уточнить Лайма. – В магазине?
– Я же сказал – напрокат. Помнишь выставку инструментов в фойе Летнего театра? Вот там и взял. Там этих бубнов столько, что временное отсутствие одного даже не заметят. Тем более их всем желающим дают – постучать.
– Там что – нет охраны? – изумился Медведь.
– Там, понимаете, нет действительно дорогих инструментов, которые надо охранять взводом милиции. Это, скорее, экзотика. Поэтому вся охрана – бабушка у входа. Я сказал, что я бубновый мастер, в смысле – ремонтирую музыкальные инструменты. И забираю бубен и дудочку в починку, на несколько дней.
– Какую еще дудочку?
– Простенькую такую. Вдруг у Ивана с пилой ничего не выйдет? Тогда он как пастушок на дудочке сыграет. Там стенд есть специальный для старинных духовых инструментов, оттуда и взял. Да что вы переживаете? Я ей документ показал и расписку оставил, все честь по чести.
– Какой документ? – спросил Медведь.
– Да сделал быстренько. Что я музыкальный мастер.
– И ты оставил расписку? – ужаснулась Лайма.
– Ну, примерно. Написал левой рукой, что беру бубен и дудочку для починки и исследования на предмет дальнейшей технической модернизации. Обязуюсь вернуть.
– И подписался?
– Конечно. Антонио Страдивари.
Тут откуда-то из глубин коридора выплыла полная дама средних лет в строгом черном костюме и спросила:
– Вы коллектив из Сыктывкара? Мне Синюков относительно вас звонил. Пойдемте, я отведу вас в репетиционный зал.