Рукопашная с Мендельсоном
Шрифт:
– Каждый экспромт, как говорят умные люди, должен быть хорошо подготовлен, – назидательно заметил Корнеев.
– Ну мы же пилу купили! – горячо возразила Лайма.
– Есть еще одно осложнение, – хмуро заметил Медведь.
Товарищи уставились на него с опаской.
– Я знаю, что милиция посылает оперативников на фестиваль – потолкаться среди людей, понаблюдать. Те три типа, которые ночью прыгали через забор, навели следователя на мысль об иностранцах. Так вот, эти самые оперативники меня могут опознать и припереть к стенке. Ну сами подумайте –
– Он всегда велит одно и то же, – с досадой сказала Лайма. – Ты у нас получился не двойным, а тройным агентом. И я понятия не имею, что теперь делать.
– Выходит, зря мы у твоей косоворотки стоечку распарывали, – посетовал Корнеев. – Все равно тебя в натуральном виде на сцену выпускать нельзя. Может быть, приделать тебе большую бороду с усами?
– В Чисторецке нет ни одного театрального магазина, я уже выясняла, – заметила Лайма. – Где мы бороду возьмем? А разъезжать по окрестным населенным пунктам у нас времени нет.
– Зато у нас есть опыт выступления на театральной сцене, – напомнил Корнеев. – Мы тогда воспользовались хорошим приемом.
– Стриптиз показывали, – фыркнула Лайма.
– Когда мужчина голый, никто не обращает внимания на его лицо, – назидательно сказал Корнеев.
– Голый я не пойду, – покраснел Медведь. – Там среди оперативников есть одна женщина… С косой…
– Женщины с косой! – воскликнул Корнеев с притворным ужасом. – Иван, тебе не рано с ней встречаться? Слушайте, есть одна идея. Конечно, о нас могут подумать, что мы слегка того… Но тем не менее Ивана мы точно замаскируем.
Когда он изложил эту свою идею, Лайма с Медведем изумленно переглянулись.
– Уж такой-то костюмчик летом в Чисторецке мы отыщем точно! – радовался Корнеев.
– Хорошо, – сказала Лайма. – Если Иван согласен…
– А что ему еще остается делать? Конечно, он согласен.
Иван обреченно кивнул, и Лайма посчитала вопрос решенным, а тему закрытой.
– И не забудьте: сразу после концерта нам надо отправляться во владения Шаткова. Пора понять, чем занимается на чисторецкой земле этот господин.
– И за Мельченко мы хотели следить, – зевнул Медведь. – Возможно, его жизнь тоже в опасности.
– Как же следить, если он целыми днями на работе? – выразил общую досаду Корнеев.
– Кстати, Полянского это не спасло, – печально заметил Медведь. – Погиб прямо в охраняемом здании института.
– Говорил же я – давай насажаем «жучков». Можно сканировать телефонные разговоры, почту читать, порыться в компьютерах. Уверен – много чего всплывет. Вот мы бы сейчас и про Полянского уже что-нибудь знали.
– Без этого теперь не обойтись, – согласилась Лайма. – Только одно не исключает другого. Мельченко домой ходит, как мы видели, пешком. Опять же в выходные дни он чем-то занимается, с кем-то встречается, где-то проводит время, отдыхает. И главное: уважаемый Григорий Борисович – член жюри фестиваля. То есть всю неделю будет торчать не в институте, а
– Уже думаю! – Корнеев так обрадовался возможности заняться любимым делом, что мгновенно ожил и расцвел. Он, кажется, уже представлял, как будет рассекать волны в безбрежном море получаемой незаконным путем информации. – Справедливости ради напомню, что на мне еще наблюдение за музыкантами. Я должен террористов выявить.
– Как ты их выявляешь, мы теперь знаем, – обиженно заметил Медведь. – Мне нравится такой метод, я даже готов поменяться с тобой ролями.
– Мой метод основан на глубоком и мгновенном анализе внезапно возникающих ситуаций, – быстро сказал Корнеев. – А меняться ролями с тобой я не имею права. Согласись, разве я смогу заменить тебя в случае нападения каких-нибудь гадов? Пусть уж лучше каждый будет на своем месте.
Лайма прикрыла глаза. Сказать по правде, она считала, что ее место – в Москве, в благоустроенной квартире, находящейся в доме возле тенистого парка с прудиком посредине. Вспомнила Травина, который собирался увезти ее в путешествие по Европе, и стиснула зубы. Зубы хрустнули, и Корнеев с Медведем мгновенно подобрались.
– Вольно, – устало сказала Лайма. – Один идет спать, другой отправляется искать Мельченко. А я пока поколдую над костюмом для Ивана.
Летний театр был забит зрителями до отказа. Мероприятия такого уровня проходили в городе редко, поэтому повышенный интерес к нему местных жителей был вполне объясним. Выступающих встречали и провожали громовыми аплодисментами, вне зависимости от уровня исполнительского мастерства и музыкальных предпочтений. В общем, атмосфера в зале царила самая доброжелательная.
– Может, ничего? – вдруг севшим от волнения голосом спросила Лайма. – Может, проскочим?
– Наверняка, – неуверенно отозвался Медведь, с тревогой выглядывая из-за кулис на сцену.
Корнеев отстраненно улыбался, думая о чем-то своем. Кажется, он уже планировал, как будет плести свою электронную паутину вокруг Мельченко и Шаткова, и был при этом похож на паука-линифида, который плотоядно присматривается к новому участку леса, где летает и ползает много вкусных насекомых. Между тем сам Григорий Мельченко пребывал невдалеке от них – его лысина поблескивала в боковой ложе зрительного зала, где разместились члены жюри.
В этот момент к Лайме подбежал запыхавшийся администратор:
– «Заводные матрешки»? Очень хорошо. Пойдемте, я провожу вас в вашу гримерку. Ваш выход через тридцать минут. Сразу после австралийских аборигенов.
– А что тут делают аборигены? – поинтересовалась Лайма. – Кидаются в зрителей бумерангами?
– Играют на диджириду. – Администратор вытер платком вспотевший лоб.
– Где-то я слышала это слово.
– Такая дудочка, – напомнил ей очнувшийся от компьютерных грез Корнеев. – Помнишь, на выставке? Ее термиты выедают изнутри.