Рукопись Бэрсара. Сборник
Шрифт:
– Ну так что? – спросил Ирсал уже мягче, и я ответил… почти спокойно:
– Этим делом занялась Церковь.
– Что?! – сказал он с трудом и покачнулся. – Что? А, будь ты проклят! – присел было и тут же опять вскочил, заметался, спотыкаясь о поленья: – а, колдун чёртов!
– Сядь! Хватит дёргаться.
– Командует! Будь ты проклят!
– Ладно, буду. Садись!
Он с ворчанием сел.
– Ещё раз скажешь, что я – колдун… ей-богу, морду набью! Кое-что умею – так я в вонючей норе не сидел, а по свету шатался. А
– Ах ты, сволочь!
– Уймись! – велел я ему. – Ничего петушиться, когда беда пришла.
– Ты за это ещё заплатишь!
– А ты думал, тебя попрошу? Я за себя всегда сам плачу – не одалживаюсь.
Теперь он молчит. Глядит на меня, и ничего не прочтёшь на длинном закопчённом лице.
– Вот что, Ирсал. Забудь про ваше и наше… тут другое. Очень тёмное дело. Бери конец и распутывайте.
– Какой конец?
– Дом, который «сгорел». Хозяйка – молодая вдова. Зовут Ваора, прозванья не знаю. Она не из наших. Ты про одиннадцать мучеников слыхал?
Он усмехнулся, будто я спорол несусветную глупость.
– Один из одиннадцати, Сабан, был её женихом. Вся их родня связано через Ваору. Деревенские останавливаются в её доме, да и городские навещают. Нам было это удобно – сам понимаешь: эти люди… нам не враги. Вот тут я и не пойму. Почему Ваора? Она ни в чём не замешана. И почему Церковь? Слушай, а если… если не из-за нас? Если из-за одиннадцати? Разделаются с их близкими – им эти люди, как бельмо на глазу – а заодно и память наших мучеников замарают. Что ты на это скажешь, Ирсал?
– Да неужто они бога не боятся?
– Кто? Глава Церкви нашей, акхон Батан, кеватец родом.
– Господи, великая твоя мощь и благость! – тоскливо сказал Ирсал. – Будь он проклят, Кеват, и люди его!
– Я ведь чего боюсь? Симаг разматывает это дело с одного конца, Церковь – с другого. А чем кончится… Да и стыдно. Понимаешь? Неужели мы опять дадим надругаться над святым нашим?
– Слышь, – подумав, спросил Ирсал, – ты по-честному скажи: все правда? А то ведь проверим…
– Ты знаешь, где меня искать. Об одном прошу: не трогайте девушку, что у Синар живёт. Она дочь одного из одиннадцати, Гилора.
– Коль так, не тревожься. Твои грехи не мне судить, а за неё господь тебе много простит.
Он вскочил, и я поднялся следом.
– Ладно. Как уж с тобой… Мудрён ты больно на мой разум, да на то и у нас мудрёные есть. А за дело не бойся. Мне твой Хозяин ни к чему, да за мучеников наших и кровь их весь народ в ответе. Но чтоб больше не шлялся!
А Суил заметила мою отлучку. Весь день поглядывала на меня с тревогой, и я радовался, что старуха так ревностно нас блюдёт. И про Ваору я ей не сказал. Незачем ей сейчас это знать.
Я в тот день не тревожился, потому что не ждал расплаты так рано, и с улыбкою вышел на знакомый условный стук. А когда я увидел угрюмого
– Здравствуйте, гости дорогие! Ко мне или за мной?
– За тобой, – мрачно буркнул Ирсал.
– Ладно, с матерью прощусь…
Он молча заступил мне дорогу.
– Хочешь, чтобы она по городу меня искала?
Отодвинул его плечом, вернулся, подошёл к застывшей у печки Синар. С пронзительной нежностью – я сам удивился её силе – обнял её хрупкие плечи и, с трудом улыбнувшись, сказал:
– Бог тебя храни, матушка. Тут дело спешное, ты не тревожься, если вернусь не скоро.
– Сыночек, – тихо сказала она, – сыночек!
– Ну, чего ты испугалась? Просто заработать можно.
А Суил молчала. Глядела на меня… как она смотрела! Я чуть было не поверил… Ей я сказал:
– Поживи здесь, Суил, не оставляй мать. Будь осторожна. Ради бога, будь осторожна!
Я оглянулся в дверях и опять удивился тому, как мне больно. Будто это и правда дом, где я родился, и эта старуха – моя родная мать. Будто Суил… будто я и правда ей дорог. Неужели я их нашёл лишь затем, чтоб сейчас потерять? Было очень горько так думать, но в этой горечи пряталась радость. Непонятная радость и сумрачная надежда, словно жизнь моя обрела вдруг новую цену, потому что на этот раз мне есть, что терять.
Сумерки загустели, только что было светло, а теперь я едва различал Ирсала, шедшего впереди. Третьего я не видел, слышал только скрип снега; иногда мне казалось, что он там, позади, не один. Зачем? Я всё равно не сбегу. У них в руках Синар и Суил.
Было совсем темно, когда кончился город. Прошли пару сотен шагов по нетронутому снегу и встали перед чем-то огромным, бесформенным, черней темноты.
– Пригнись, – приказал Ирсал и завязал мне глаза.
– Боишься, что меня не прикончат?
– Не болтай, – посоветовал он. – Поменьше ершись – целей будешь.
В этом доме была уйма углов, на которые я наткнулся, и ступеней, с которых я едва не слетел. Мы сворачивали, спускались, поднимались, это был целый город, я измучился и отупел до того, что совсем перестал бояться.
Наконец наши странствия кончились, мы свернули в последний раз, и Ирсал снял с меня повязку. Я открыл глаза и сразу закрыл, ослеплённый внезапным светом. Постоял так мгновение и оглянулся.
Огромный зал, лишь один конец кое-как освещён, и особенная ледяная сырость намекает, что мы сейчас под землёй. Декорация из романов Кэсса, не хватает лишь привидений.
Привидения медлили, но когда привыкли глаза, я увидел, что вне освещённого круга, в промежутке между светом и тьмой, сидят какие-то люди. Я не мог разобрать, сколько их там, но это было неважно. Просто я стоял на свету, а они глядели из темноты, и я был одиноким и беззащитным.