Рукопись Бэрсара
Шрифт:
— Гулял?
— Вот именно.
— Очень полезно. Зайди ко мне на минутку.
В своей спальне — единственной комнате, куда не проникала роскошь — Баруф отпустил Дибара и одетый прилёг на постель.
— Подвинься, — сказал я и устроился рядом.
— Тилам, — начал он, — когда ты поймёшь, что твоя жизнь — достояние Квайра? Глупый риск…
— Отстань! Может, я как раз о своей жизни и позаботился.
— Значит, с прогулками кончено?
— Они тебе мешают?
— Мешают, — сказал он
— Рават?
— Я не уверен, что смогу это замять. Вот и все.
— Спасибо!
— Послезавтра уже сможешь выехать. Все готово.
— Спешишь убрать меня из Квайра?
Баруф ничего не ответил. Он просто повернулся и поглядел мне в глаза. Печаль и нежность были в его взгляде, какая-то необидная дружеская зависть — и у меня опять встал в горле комок. Я был готов сказать… сам не знаю что, какую-то глупость, но он уже отвернулся.
— Ты что, спать здесь собрался?
— Почему бы и нет?
— Ну да! Мне только выволочки от Суил не хватало!
— Тогда вещего вам сна, сиятельный аких.
— Ладно, иди знаешь куда!
— Рад выполнить ваше поручение, господин мой!
Вот уже два месяца я не слезаю с седла. Где-то на постоялом дворе остался измученный Блир, и пегий Иг, хрипя, упал на одной из лесных дорог.
Я давно не жалею ни коней, ни людей: бросаю загнанных лошадей, меняю измученную охрану, и только Эргис неразлучен со мной. Из Каса я мчусь в ставку Крира, от Крира — в лесные вертепы олоров, оттуда — тайком перейдя границу, в укромное место, где ждёт меня кое-кто из кеватских вельмож.
Я угрожаю и льщу, уговариваю и подкупаю, я устраиваю заговоры и разрешаю старые склоки, я шлю к Баруфу гонца за гонцом, требуя денег, оружия, охранных грамот и — слава богу, это Баруф! — вовремя получаю все.
Я ем что попало и сплю в седле, забыл о матери, забыл о Суил, я помню только одно — надо успеть! Успеть, пока война не выплеснулась в страну, покуда Крир с Угаларом, как собаки медведя, ещё держат возле границы стотысячное кеватское войско, пока наши враги ещё не сговорились и не стиснули нас в стальное кольцо.
И вот уже из Приграничья вывезли всё, что возможно. Ушли все женщины, старики и дети, а мужчины вооружились и готовы к партизанской войне. Вот уже подкупленные мною олоры двинулись на перехват кеватским обозам. Вот уже Тубар прошёл огненной тучей прошёл по Тардану, а Господин Лагара отказался напасть на Квайр.
Но силы нельзя соизмерить, и Крир отводит измотанное войско. Они уходят, разрушая дороги и оставляя за собою ловушки. Мы остаёмся одни.
Мы — это я, Эргис и сорок биралов, лично отобранных Угаларом. Все храбрецы, отчаянные рубаки — но их всего сорок, а между нами и кеватцами только лес.
И
Но в кеватском войске голод — ведь обозы достаются олорам. Кеватский главнокомандующий шлёт в Кайал гонца за гонцом, но нам известны все тропы и мы неплохо стреляем.
Мертвечиной пропахли леса: обнаглевшие урлы стаями рыщут вокруг, не дай бог даже днём в одиночку попасться такой стае. Спасаясь от это напасти, местные жгут леса; в пламени гибнут и звери и люди, мы сами не раз с трудом вырывались из огненного кольца.
Но и в южном Кевате горят хлеба, засуха бродит по Истарской равнине, и вместе с олорами в Кеват ушли мои люди. Это надёжные парни; они ловки и бесстрашны, ничей взгляд и ничьё ухо не признают в них чужаков. Скоро в Кевате должно кое-что завариться…
Но нас уже обложили со всех сторон, и нет нам ни отдыха, ни передышки. Кончились пули, мы закопали в лесу бесполезные ружья и тайными тропами выходим к своим. Только восемь нас осталось, восемь ходячих скелетов, чёрных от голода и засыпающих на ходу.
Главный теперь Эргис. Это он запутывает следы, находит какую-то пищу и отгоняет зверей. В полузабытьи я тащусь за ним, и голод уже не терзает меня. Скоро я упаду, силы кончаются… кончились, земля закружилась, плывёт, прижалась к щеке — и больше уже ничего…
А потом я открыл глаза. Сероватое, светлое, просвечивающее плавало надо мной. Я не знал, зачем оно здесь. Я чуть не заплакал, до того это было обидно. Я устал от обиды, закрыл глаза — и стало лучше. Тихо, темно, никак было вокруг, и из этого медленного всплыло и встало на место ощущение моего «я». Я складывал себя из осколков, как когда-то разрезанные картинки; это было очень занятно.
— Ну как? — спросил слишком громкий голос.
— Да так же, славный дос.
— А тот где… поп?
— Службу правит, славный дос. Кликнуть велел, как отходить станут.
Слова протекли мимо меня, в них не было смысла, но голоса мне мешали, я не хотел голосов. Мне была нужна тишина и что-то ещё, я знал, что, но это уже очень нужно; я огромным усилием выдернул из памяти слово, которое почему-то должно помочь.
— Эргис.
— Бредит, что ли?
— Вроде не походит, славный дос.
— Эргис! — повторил я капризно.
— Кто такой?
— Оруженосец ихний.
— Живой?
— Живёхонек, славный дос.