Рунная птица Джейр
Шрифт:
– О чем ты думаешь? – Прохладная мягкая рука Сони легла ему на плечо.
– О наступающей ночи, - Иган обернулся и посмотрел на нее. Соня улыбнулась. Герцогская мантия, которую она набросила на плечи, не скрывала ее прелести. Иган наклонился и поцеловал ее. У губ девушки был вкус вина. Красного «ре-плессада». Иган сам предпочитал белый брассек, но и ре-плессад ему нравился. Может быть, потому что Соня любит это вино - красное и густое, как кровь. И в нем живет алая искра, похожая на маленькую и беззащитную жизнь.
–
– Что она будет холодной. И мы проведем ее вместе.
– Конечно, мой принц.
– Пойдем.
Он стащил с нее дурацкую мантию, опрокинул на постель, вдохнул горьковатый запах волос, навис над Соней, разведя в стороны ее податливые руки. Какое же счастье видеть эту чудесную, озорную, непристойную улыбку на ее губах! Особенно после того, как побываешь в обществе этих благородных идиотов. После того, как поговоришь с Абдарко…
– У тебя кровь на шее, - сказала Соня.
– Знаю, - Иган коснулся пальцами царапины. – Пора бы ей зажить.
– Позволь мне, - Соня медленно и сладострастно слизала капельку крови, выступившую на порезе. – Ммммм, напиток богов! Кровь герцога так пьянит. У нее пряный вкус.
– Я готов позволить тебе выпить мою кровь до капли.
– Это было бы неразумно, - Соня сверкнула глазами. – У твоей крови замечательный букет, но вкус твоего семени мне нравится больше.
Иган вздохнул, привлек девушку к себе.
– Мой принц, - прошептала она, когда Иган вошел в нее. А потом застонала и вцепилась ему в плечо зубами. Эта боль понравилась ему. Он может чувствовать боль так же, как чувствует удовольствие от близости с женщиной. Это жизнь.
Интересно, проклятый Эндре чувствует боль? Стонет ли от удовольствия, когда молодая и красивая женщина умело и нежно водит языком по его возбужденной плоти, когда он изливает свое семя в ее утробу? Или же мертвецы способны чувствовать лишь злобу и ненависть? Или ими владеют страсти, о которых живым просто неизвестно?
– Я живу, - вздохнул герцог, глядя в наполненные слезами глаза Сони.
– Мой принц! Не торопись. Вся ночь впереди…
На ее губах темнела кровь. Его кровь.
Я хочу, чтобы эта боль и это счастье никогда не кончались, подумал он. Никогда…
Соня закричала, извиваясь под ним – а потом стало тихо. На башне Градца ударил колокол. Потом еще, и еще.
– Я люблю тебя, - шепнул он. – Небесные владыки, как я тебя люблю!
– Мой принц желает говорить о любви?
– Больше чем когда-либо.
– Тогда пусть ляжет на спину и закроет глаза, - Соня положила руку ему на грудь, прижалась разгоряченным телом. – А я буду петь для него. Одну очень старую песню, которую когда-то слышала от моей мамы. О самой нежной, самой преданной, самой бесконечной любви. О любви простой танцовщицы и прекрасного принца.
Иган вздохнул, покорно закрыл глаза. Соня прижалась к нему и
Песня Сони была услышана.
На рыночной площади вожак стаи бродячих псов настороженно повел ушами. Едва уловимый звук, недоступный человеческому слуху, доносился со стороны герцогского замка. И этот звук был страшен. Он леденил кровь сильнее зимнего ветра, сильнее ночного мороза.
Пес оскалился и зарычал. Звук не исчезал. Он все больше терзал слух пса, и терпеть эту муку он больше не мог – начал скулить. Прочие псы тоже услышали ЭТО: сбившись вокруг вожака и позабыв о вмерзших в снег отбросах, они слушали ночь, из которой лилась жуткая песня, пока их ужас не прорвался дружным тоскливым воем, и собаки выли до тех пор, пока не стихла песня смерти, а потом подоспевшая стража разогнала собак.
И на улицах Златограда вновь стало тихо.
Глава 5
Сорочий Приют оказался просторной, добротно построенной крестьянской мызой, укрытой среди густого хвойного леса. Здесь оказалось все необходимое путнику или беглецу – маленькая баня, чистая теплая одежда, сушеное мясо, картошка и соль в погребе, дрова для очага и даже бочонок крепкого златоградского меда, настоянного на пряностях.
В тот вьюжный и морозный зимний вечер у Эндре Детцена впервые за много лет появилось чувство, что он наконец-то после долгих скитаний вернулся к себе домой.
Может быть, все дело было в чувстве безопасности и покоя. В умиротворяющем тепле и в ощущении чистого, расслабленного после горячей бани тела. Может быть, в Сорочьем Приюте было по-настоящему уютно. Но для Эндре было важнее другое – вместе с ним была Кайлани.
Девушка переоделась, и в простом холщовом крестьянском платье с передником, с волосами, заплетенными в косу, утратила всю свою воинственность. Она выстирала одежду Эндре, и теперь его рубаха, камзол, штаны и портянки сохли рядом с очагом вместе с ее собственными вещами. Впрочем, пояс с кинжалами она так и не сняла.
Эндре не пришлось ничего делать самому – пока он мылся, Кайлани быстро растопила очаг, подвесила над ним котелок со снегом, и очень скоро в доме стало тепло и запахло мясным супом, который бурлил в котелке.
– Ты хорошая хозяйка, - заметил рыцарь, наблюдая за Кайлани. – Кому-то достанется славная жена.
Кайлани даже не посмотрела в его сторону. Казалось, содержимое котелка интересует ее больше всего на свете.
– Я видел у тебя какой-то светящийся кристалл, - сказал Эндре. – Для чего он?