Рунная птица Джейр
Шрифт:
Чирка с двумя большими ведрами золы в руках уже был тут как тут и со страхом и надеждой смотрел Варнаку в глаза.
– Тута зола! – выпалил он. – Чего делать-то?
– Давай! – Варнак выхватил у крестьянина ведро с золой и побежал к воротам.
Он высыпал золу ровной полосой в паре локтей от створок, сотрясающихся под ударами извне. Прочие ополченцы поняли, что он делает, схватили второе ведро, начали высыпать золу на снег. Кто-то притащил еще углей. Вскоре полоса из золы закрывала вход в Берашин правильной подковой шириной в три шага, обращенной дугами к воротам.
– И что
– Теперь всем отойти. Оставьте меня одного.
– Ты… - Глаза Буйвида округлились.
– Сказано же – отойти всем. Встаньте строем шагах в двадцати за мной. Если не остановит их моя сила, тогда уж вы потрудитесь.
Новый удар сотряс ворота, раздался громкий скрежет. Ополченцы с воплями начали спрыгивать со стен. Один спрыгнул неудачно, упал в снег, завопил. Его подхватили, потащили прочь. Варнак вложил меч в ножны, встал локтях в десяти от зольной подковы, лицом к воротам. Спиной почувствовал, что молодой сид стоит рядом с ним.
– И ты уходи, - велел он.
– Не могу, - ответил Браск – Совесть не позволяет. Хочешь выставить огненную стену?
– Догадался? Хочу. Если не поможет, нас разорвут в клочья. А ты уходи, сказано тебе.
– Отец говорил мне, что бросать друзей в опасности нехорошо.
– Друзей? – Варнак хмыкнул, но внутри что-то потеплело, заставило на миг забыть о смертельной опасности. – Будь по-твоему.
Он посмотрел на черную полосу золы, попытался представить себе пламя. Жаркое, бушующее, неугасимое, пожирающее все, чего коснется. Развел руки крестом, закрыл глаза. Рунные татуировки на руках начали зудеть, по жилам рук и ног заструилось тепло.
Железные скобы засова заскрежетали под новым могучим напором, удерживающие их костыли в ладонь длиной начали со скрипом вылезать из бревен. Варнак почувствовал – темная свирепая сила все ближе. Та самая, приближение которой он уловил в звуках ночной бури. Это не упыри. Это что-то другое. Что-то, во много раз усиливающее их тупой бессмысленный напор.
Татуировки на ладонях наполнились пронизывающей вибрирующей болью. Сконцентрированная до предела энергия требовала выхода. Варнак сжал зубы – у него не будет второй попытки. Только бы не лишиться сознания!
Костыли вылетели из дерева, и засов отскочил в сторону, будто щепка. Створы ворот распахнулись под напором могучего ветра, пахнущего смертью. В клубах летящего снега двигались черные страшные фигуры – десятки фигур. И Варнак, вытянув руки перед собой, направил поток силы на рассыпанную золу.
Зола вспыхнула как порох – адским испепеляющим зеленым гудящим огнем, взметнувшимся на десяток локтей к ночному небу. Огненная стена, жар от которой опалил лицо Варнака. Пламя коснулось толпы нежитей, вспыхнули истлевшие одежды, затрещали в огне гнилая плоть и кости. Смрад горящего мяса перебил невыносимую вонь разложения. Движение мертвецов прекратилось – всех, кто оказался ближе других к стене пламени, колдовской огонь пожрал в считанные мгновения. На Варнака начал сыпаться не только снег, но и горячий пепел, но охотник не замечал этого. Ладони его пекло огнем, и сила все еще истекала в пространство, поддерживая горение пламенной стены.
На Варнака накатила дурнота и обморочная слабость. Голова закружилась, и охотник опустился на одно колено. А потом почувствовал на себе взгляд.
– Боги Эрая! – пробормотал за спиной охотника Браск, в его голосе был ужас. – Это еще что такое?
Варнак понял. Поднял лицо и с трудом открыл глаза. Саженях в пятидесяти за воротами, на самой границе леса, стоял всадник на вороном коне, освещенный луной. Он тоже смотрел на Варнака, и охотнику казалось, что всадник пытается запомнить того, кто сегодня помешал его мертвому воинству захватить еще одно поселение живых.
Темный недолго смотрел на Варнака. Повернул коня и медленно поехал прочь по дороге, пока не растаял в породившей его темноте. Охотник медленно приходил в себя. Вызванная перенапряжением дурнота почти прошла, стихла пульсирующая боль в голове. Варнак вжался обожженными ладонями в снег и охнул.
– Все, - пробормотал он. – Пока все.
Браск опомнился, помог охотнику встать, и они пошли к дому старосты.
***
Жжение в ладонях и разбитость во всем теле прошли быстро, сменились безразличием и опустошенностью. Благодарный Буйвид на радостях выставил на стол все лучшее, чтобы было в погребе, даже квартовую бутыль с сивухой не пожалел, но есть и пить Варнаку не хотелось. Только спать.
Лешка была жива. А еще она сама попросила поесть. И глаза девочки, лишенные света три года, теперь начали различать стоящих рядом людей. Варнак слышал, как заплаканная жена старосты шепчет благодарности спасителю дочери. Но это не радовало. Варнак почти физически чувствовал мрачную настороженность толпы крепко заложивших за воротник берашинцев, которая набилась во двор. Он видел страх в глазах Буйвида и понимал, что в Берашине его боятся не меньше, чем ту нежить, которая ночью пыталась захватить городок.
– Благодетель ты наш, спаситель! – всхипывал Буйвид. Сам староста уже выкушал два или три ковша крепкой сивухи и потому лопотал без умолку. – Ты… ты ж нас всех… всех нас… от верной смерти… эээх!
– Лошадей дай, - сказал Варнак устало. – Дашь?
– Дам, как же, даже не сомневайся! – Буйвид плеснул еще самогона в свой ковш, хватанул залпом, крякнул. – Для тебя вот как для брата любимого…
– Тогда не будем медлить, - Варнак встал, поправил перевязь с мечом. – Нам пора.
– Да вы это… ешьте, пейте!
– Некогда нам.
Выходя из горницы, Варнак успел еще остановить мать Лешки, которая бросилась целовать ему руки. Мягко удержал женщину, посмотрел ей в глаза с укоризной – и вышел. Браск и Эрин, уже одетые и готовые к отъезду, стояли в окружении ополченцев.
– Слава! – заорал какой-то пьяный голос. Человек десять подхватило этот крик.
– Ты стал героем, они тебя полюбили, - сказал Браск на эрайском языке, и Варнак понял.
– Это не любовь, - ответил он, - это страх.