Руны
Шрифт:
Он немедленно выпустил ее руку и отступил. Она видела, что он догадался, и все-таки не смела сказать ни слова; ее пугало выражение его лица.
Наступило томительное, неприятное молчание. Альфред заговорил первый.
— Итак, и над тобой этот Бернгард одержал победу! Впрочем, ведь он — не праздный мечтатель. Вердек не побоялся в будущем поставить его рядом с твоим отцом, и потому он может вести себя в отношении вас вызывающе, оскорблять вас, и вы все-таки будете только восхищаться его необузданной, гордой силой. Значит, все это случилось по его милости!
— Бернгард связан словом и сдержит его, — сказала Сильвия
— А твое слово? — резко спросил Зассенбург.
— Я требую его назад, я прошу тебя вернуть его мне. Это выше моих сил! Да ведь и ты уступишь меня только отцу, а не кому-нибудь другому. Гильдур не подозревает, какую жертву приносят ей; она будет счастлива и довольна со своим мужем. Теперь ты знаешь правду и вернешь мне свободу!
— Ты думаешь? А если я не сделаю этого? Ты воображаешь, что я позволю так долго играть собой, а потом оттолкнуть? Я не верю в то, что вы разлучились, не играйте комедию. Он не женится на Гильдур Эриксен. Уж он найдет средство освободиться, и тогда только я буду стоять между вами. Но я не так-то легко уступлю. Берегись, Сильвия! До сих пор ты знала только человека, боготворившего тебя и подчинявшегося каждому твоему капризу, но ты можешь познакомиться когда-нибудь со мной другим. Советую тебе остерегаться!
Принцем опять овладело лихорадочное возбуждение, часто внезапно сменявшее его усталое, мечтательное равнодушие, подобно тому, как из полу угасшего костра вырывается и снова гаснет высокий язык пламени. Сегодня это пламя сильной, всепожирающей страсти, может быть, знакомой ему в годы юности, вспыхнуло ярко и грозно. Он пробудился, это было очевидно, его глаза сверкали; казалось, в эту минуту он был готов на все.
И Сильвия поняла это. Она так ужасно боялась этого часа, потому что чувствовала себя виноватой в страданиях Альфреда; если бы он стал упрекать ее, то это угнетающе подействовало бы на нее, но его угрозы вернули ей утраченное мужество. Она подняла голову, готовая к бою.
— Неужели ты думаешь страхом удержать меня возле себя? Я не такая трусиха! Бернгард помолвлен со своей невестой и не может бросить ее, но женщина в таких случаях ведет себя иначе: она не выйдет замуж, если знает, что ее брак будет сплошной ложью. Ты тоже теперь знаешь это, и если все-таки хочешь удержать меня, то я освобожусь сама, против твоей воли.
— Попробуй! — крикнул Зассенбург вне себя. — Ты останешься моей, это я говорю тебе! Прежде чем уступить тебя другому…
Сильвия невольно отшатнулась, испуганная страшным выражением лица принца, но в эту минуту дверь внезапно распахнулась, и на пороге появился Гоэнфельс. Его привлекло сюда беспокойство о здоровье дочери. Он думал, что она одна, как вдруг услышал из соседней комнаты взволнованные голоса, а, войдя, увидел, что они стоят друг против друга с видом людей, готовых драться не на жизнь, а на смерть.
— Сильвия… Альфред… что случилось? — воскликнул он.
Он не получил ответа, но Сильвия бросилась к нему и обняла его за шею обеими руками. Теперь, когда она почувствовала себя под защитой отца, силы оставили ее, и она разрыдалась.
Альфред, казалось, не слышал вопроса; он не сводил взгляда с невесты, которую впервые видел в слезах.
— Так ты и этому научилась? — сказал он с горькой насмешкой. — Твой Бернгард — хороший учитель, но мы с ним еще поговорим!
С этими словами он вышел
— Что случилось? — обратился он к дочери. — Альфред ведет себя как сумасшедший! Что ты ему сказала?
Сильвия подняла голову и, с усилием сдержав слезы, с той отчаянной решимостью, которая не покидала ее в продолжение всей этой бурной сцены, ответила:
— Я сказала ему правду: я не могу быть его женой.
24
На следующий день после посещения министром Эдсвикена Бернгард Гоэнфельс пришел в пасторат. Самого Эриксена не было дома, а Гильдур сидела в гостиной с матерью Гаральда — тихой, простой женщиной. Очевидно, она не знала о том, что ее сын поссорился с товарищем; по крайней мере, она держала себя с Бернгардом по-прежнему доверчиво и стала подробно рассказывать о возвращении сына и о несчастном случае с ним в Дронтгейме. Рана была совсем легкая и уже зарубцевалась; доктор высказал предположение, что, вероятно, у него было сильное сотрясение мозга, если он в первые дни не смог нести службу. Теперь его место на «Орле» занято другим, и новый штурман должен вести судно обратно в Гамбург, но Гаральд доволен этим — он раньше освободился. На днях он собирается ехать в Берген, чтобы держать последний экзамен. Тогда он будет капитаном и весной уже может получить какое-нибудь из местных судов. Старушка говорила этом с явной гордостью.
Наконец она ушла, и жених с невестой остались одни. Гильдур заняла свое место у окна, но не взялась за работу, как обычно, а сидела молча, сложив руки. Бернгард подошел к ней; он был недоволен, что может переговорить с ней с глазу на глаз о том, что привело его сюда, хотя, в сущности, говорить было не о чем, так как его решение было бесповоротным. Но ведь Гильдур еще ничего не подозревала; она не могла знать, что пережил он прежде, чем принял такое решение, да Бернгард и не допустил бы ее вмешательства. Он понимал, что ей трудно будет перенести этот полный переворот в их планах на будущее, с этим уже ничего нельзя было поделать.
— В последние дни я не мог прийти к тебе, — начал он. — Надо было покончить с кое-какими важными делами, отчасти касающимися и тебя. Вероятно, ты знаешь, что у меня был дядя?
— Знаю, — односложно ответила Гильдур.
Действительно, весь Рансдаль уже знал, что министр с пристани поехал с племянником в Эдсвикен и провел там несколько часов. Нo молодой человек напрасно ждал от невесты расспросов по поводу этого действительно поразительного события, и ему волей-неволей пришлось продолжать:
— Мы помирились. Разумеется, первый шаг сделал я, но его отношение к этому шагу окончательно примирило нас. Я был неправ, видя в нем только чопорного, строгого опекуна. Вчера, когда мы с ним, наконец, покончили с нашей давнишней враждой, он обнял меня как отец.
— Могу я, наконец, узнать, о чем вы говорили? — спросила девушка.
— Конечно! Для этого я и пришел, — поспешно ответил Бернгард. — Дело касается прежде всего меня, но ведь мы с тобой скоро станем мужем и женой. Наша свадьба будет в день рождения твоего отца, и мы поселимся в Эдсвикене. Зиму я проведу с тобой, но потом тебе придется остаться одной на довольно продолжительное время, потому что я решил… опять поступить на службу в германский флот.