Русь (Часть 1)
Шрифт:
– Хорошо!
– сказал опять Валентин.
– Досадно только, что дорога хорошая, в лесу надо по плохой ездить. Лесная дорога непременно должна быть в колдобинах, перегорожена буре-ломом, чтобы над головой висели еловые ветки с мохом и чтобы были большие пни, похожие на медведей. Если бы у меня был лес, я нарочно бы в нем расставил такие пни.
– А вот в чухонском лесу, где завод этот ихний стоит, - сказал Ларька, вслушавшись в разговор и повернувшись к господам, - там везде щебнем усыпано и тумбы эти...
– Что ж хорошего-то?
– сказал Валентин.
Край леса просветлел, деревья расступились
– Ну-ка, Ларька...
– сказал Валентин.
– Эй вы, разлюбезные!
– крикнул Ларька.
И рванулись вдруг назад поля и придорожные кусты. Ветер засвистал в ушах, и тройка как бешеная понеслась к видным впереди зеленеющим лугам и далекому туманному берегу.
XXIV
В стороне от села на высоком обрывистом берегу, подмытом разливами, стоял небольшой домик с плоской красной крышей, с палисадником. И весь потонул в зелени садика.
На изгороди около дома, на балясинке и даже на крыльце были развешены рыболовные сети. Другие были расстелены на траве выгона для заделывания дыр, прорванных на последней ловле. На плоской крыше крыльца валялись брошенные туда удочки. В углу, около крыльца, стояла наметка на длинном выструганном шесте, для весенней ловли щук во время разлива.
– Вот видишь, как живет Авенир, - сказал Валентин, когда они, проехав по грязной дороге между канавой и плетневыми задворками, выехали на чистое место перед церковью.
На дворе не было никого, только из-под сарая слышался стук двух топоров, что-то тесав-ших и ударявших то редко вместе, то дробно вперемежку.
Вдруг из окна домика, обращенного в сторону огорода, послышался тревожный и поспеш-ный мужской голос, каким обыкновенно один охотник призывает другого, чтобы не упустить уходящего зверя:
– Антон, Данила, свиньи на капусте!
Из сарая на зов выскочили два здоровенных молодца в рубашках: один без пояса, а другой со снятым поясом в руке, который он держал как нагайку. Не обращая внимания на гостей, стоявших посредине двора, они бросились в огород, захватив по дороге поднятые у завалинки кирпичи. Из домика в ту же минуту выбежал необыкновенно проворный человек с книгой в руках, в суконной блузе, подпоясанной узким ремешком, без шляпы и с длинными, как у писателя, волосами; он схватил кол и тоже бросился в огородную калитку, но потом сейчас же выбежал обратно и притаился около нее с поднятым колом в руках.
Гости с недоумением посмотрели на огород. Там по грядкам с капустой метались две свиньи, хлопая своими длинными ушами и взвизгивая от бросаемых в них комьев земли и палок. За ними носились две собаки, ловившие их за хвосты, за собаками - только что пробежавшие через двор двое молодцов.
А стоявший у калитки человек с поднятым над головой колом в руках кричал изо всех сил:
– На меня гоните, на меня!
– Шесть часов утра, а здесь жизнь уже кипит, - сказал Валентин, стоя посредине двора в своем пыльнике с тесемочками у ворота и глядя на травлю, как глядит какой-нибудь любитель охоты в камышах Индии на травлю кабанов.
Свиньи, посовавшись около изгороди, наткнулись слепыми рылами на калитку и, столкнув-шись боками, проскользнули в нее. В этот момент кол с быстротой молнии опустился
– Ф-фу!
– сказал человек в блузе, вытирая платком пот с лица и только теперь подходя к гостям.
– Молодцы, что приехали. А мы тут вот каждый день такие упражнения проделываем.
– Ты загородил бы, - сказал Валентин.
– Загородить - это одно, а я хочу на психологию подействовать, отвечал Авенир (это и был он). Видел, как я ловко?.. сразу обоих благословил. Нет, нынче удачно, и съели немного, - вовремя захватил.
Небольшого роста, весь точно на пружинах, с быстрыми, несколько бестолковыми движе-ниями, Авенир производил впечатление человека, в котором неустанно ключом бьет энергия и жизнь.
– Вот, брат, как у меня!
– сказал он, быстро повертываясь и делая широкий жест рукой по двору.
– Хорошо устроился, - согласился Валентин, осматриваясь по двору.
– А, брат, у нас все хорошо! Потому что просто, без всяких прикрас и ухищрений. А здесь!.. Идите, сюда, - сказал Авенир, указав направление к сараю.
– Вот лодки!., сами молодцы делают. Ни в чем их не стесняю, ни к чему не принуждаю, и работа, брат, кипит. Ах, хорошо!.. И хорошо, что приехали. Давно никого не видел, не говорил, не спорил. А без разговору не могу. Как только долго не говорю и не спорю, так просто болен делаюсь. Да, а вот мои молодцы: вот Данила, вот Антон, - говорил Авенир, широким взмахом руки хлопая по плечу ближайшего.
– А там еще пять человек. Да ну что же вы стали. Раздевайтесь! Или вот что: бросайте все это здесь, Данила снесет в комнаты. А сами идемте купаться.
И он, не говоря ни слова, стал сам стаскивать с гостей их плащи.
– Да я вовсе не хочу купаться!
– сказал Федюков.
– Чушь, ерунда!
– сказал Авенир.
– Я вам докажу, и вы сами увидите, что чушь порете. Как это можно не хотеть утром купаться?
– Ты сначала бы угостил нас хоть своей рыбкой, что ли, - заметил Валентин.
– После, после!
– крикнул Авенир, не став слушать и замахав руками; потом, сейчас же повернувшись, крикнул вдогонку сыновьям, несшим в дом одежду гостей:
– Ребята! скажите матери, чтобы обед готовила, да губернаторский чтобы, да блинков попроси.
– Что ты блины-то вздумал не вовремя, - сказал Валентин.
– Ты ничего не понимаешь. Ну, нечего время терять. Идем! Вот, смотри наши места. Луга какие! Видал? А на реку посмотри. Лучше наших мест нету. И реки такой нигде нет. Ты вот в Париж там ездил, все Европы видел, разве есть там что-нибудь подобное?
Валентин сказал, что нет.
– Вот только в смысле разговора плохо. Не с кем говорить, не с кем спорить! Ну просто беда! В прошлом году тут профессор этот жил, муж твоей боронессы, - так я уж к нему ходил. Вот тебе и ученость!
– сказал Авенир, быстро повернувшись к Валентину и прищурившись.
– Бывало, что ни начнет говорить - с двух слов сбиваю к черту! Ни в чем с ним не соглашался. В особенности как о душе и о народе начнем говорить, - так с одного маху! Уж он, бывало, видит, что не может против меня, и скажет: "С вами невозможно спорить, потому что вы никакой логики не признаете". В этом, - сказал я ему, - почитаю главную свою заслугу. У кого есть огонь в душе, тому логика не нужна. Правда, Валентин?