Русь (Часть 1)

Романов Пантелеймон Сергеевич

– Что странно?

– А вот то, что сейчас. Ведь мы уже не незнакомые чуждые друг другу люди, ведь совсем нет, а между тем мы видим друг друга только второй раз, в общей сложности пятнадцать минут говорим, значит, мы должны бы быть совсем чужие, только раскланяться издали и разойтись, вот что мы должны были бы сделать.

– Конечно!..
– сказала Ирина, засмеявшись и сверкая блеском своих оживленных глаз и свежим возбужденным румянцем щек.

– А это потому, что наша встреча совпала у меня с поворотом жизни на новый путь... Если бы не было этого поворота, я не

узнал бы этого настроения и всего, что сейчас, потому что я избегал тогда людей, не поехал бы на именины и... пропустил бы рассвет. Я теперь встретился с людьми, и все оказалось совсем, совсем не так, как я представлял себе.

Ирина слушала его, перестав улыбаться и с видимым напряжением мысли, как бы старалась понять внутренний смысл его слов.

– Вы в новой полосе жизни?
– спросила она нерешительно.

Митенька молча кивнул головой.

– И вам в той... в старой жизни, казалось бы, что в этом... вот в том, что сейчас у нас, есть что-то нехорошее, что помешает?
– говорила уже смелее и решительнее Ирина, как бы напав на след.

– Именно - нехорошее и помешает, - сказал Митенька, удивившись ее чуткости.

– И что же оказалось?..

– Оказалось вот что!..
– ответил Митенька, взяв обе руки Ирины и держа их в своих руках.
– Что это так хорошо, так просто и у нас совсем не то, что у других.

– Ну конечно, - сказала Ирина, - совсем не то! Я и рада именно этому. Я терпеть не могу этих ухаживаний, как будто на меня никак иначе смотреть нельзя. И это так скучно, потому что всегда у всех одно и то же.

– Вот это-то и противно, - заметил Митенька.
– Поэтому я к вам и не хотел тогда подхо-дить, мне казалось, что вы скажете мысленно: "И этот туда же".

Ирина весело рассмеялась.

– А я как раз потому и обратила на вас внимание, что меня немножко злило ваше равно-душие, что вы ходите один и не обращаете ни на кого внимания.

– Так я ни на кого и не обращал внимания?
– спросил Митенька, испытующе посмотрев в чистые глаза Ирины, и увидел, как ее щеки быстро залились легким румянцем. Но она не опус-тила глаз и весело, открыто смотрела на него, как бы говоря своими глазами, что иначе это и быть не могло. И когда вышло наружу то, что тогда было тайной каждого из них, а теперь раскрылось, как маленькое признание с обеих сторон точно в какой-то невинной хитрости, от этого обоим стало только еще лучше.

– Но куда же мы зашли? Мне надо идти, - сказал Митенька, оглядываясь, так как они пришли в угол парка, к сырой каменной ограде.

– Вам на дорогу? Я знаю здесь щелку в ограде, - сказала Ирина.

Она вбежала в кусты и через минуту, раздвинув руками их зеленую чащу, позвала Мите-ньку.

– Вы уже идете?

– Да, надо идти...

Они стояли некоторое время в зеленой солнечной чаще. Он - со снятой с головы белой фуражкой, она - с полотенцем и простыней на плече, с дрожащими солнечными кружками на белом платье и на лице.

– После рассвета это самое лучшее утро в жизни у меня.

– И у меня тоже...
– сказала Ирина.

– Что-то необыкновенное. Если бы кто-нибудь увидел нас здесь, он, наверное, истолковал

это по-своему.

– О, конечно. Сейчас же! Они ведь иначе себе этого и представить не могут.

– А тут как раз все иначе... Ну, иду.

Митенька пожал Ирине наскоро руку, как близкому товарищу, с которым не нужно соблю-дать никаких церемоний и этикета, и, пролезши в щель ограды, быстро пошел по дороге.

Он долго оглядывался и махал Ирине фуражкой. И видел, что она стоит еще под нависши-ми ветками кленов и дружески отвечает ему, взмахивая полотенцем.

XXI

Прошла уже не одна неделя, а целых восемь, с тех пор как Валентин приехал вместе с баро-нессой в ее усадьбу, но срок его отъезда на Урал ни убавлялся, ни увеличивался, а оставался все таким же: ровно через восемь дней, по его вычислениям, он должен будет подъезжать к священ-ным водам озера Тургояка.

Валентин проводил в этой усадьбе время очень хорошо, как он и везде его проводил. Внача-ле он получил несколько писем с бранью и проклятиями от своих друзей, по делам которых он ехал в Москву, но куда не доехал по воле случая. Он внимательно прочел эти письма.

– Да, действительно, вышло, пожалуй, несколько неудобно, надо бы поехать или хоть извиниться.

А потом вспомнил, что еще на Урал нужно, и отложил все это дело.

Прежде всего он занялся кабинетом профессора, который избрал себе для жительства. Кабинет был весь заставлен книгами, увешан портретами ученых в очках и сюртуках и коллек-циями орудий каменного века.

Первое, что сделал Валентин, - это удалил все портреты ученых, убрал научные книги, оставив классиков и коллекцию первобытных орудий. Потом наставил маленьких столиков, покрыл их спадающими до полу коврами и на полу набросал волчьих и медвежьих шкур, так что баронесса Нина, войдя в кабинет, в первое мгновение онемела, увидев перед собой не кабинет, а турецкую кофейню.

– Я люблю всеми поэтами воспетый Восток, - сказал Валентин, - и разве ты сама не чувствуешь, что эти ученые со своими очками менее всего подходят сюда.

– Но, милый мой, нельзя же без разбора вытаскивать все и перевертывать вверх ногами.

– Я и не вытаскивал без разбора; вот эти каменные топоры как висели, так и остались, я даже еще новых три штуки повесил, - сказал Валентин.

– А что скажет профессор?

– Ну он еще не скоро приедет. И потом, можно извиниться, он интеллигентный человек.

По утрам Валентин выходил в чистом свежем белье и пижаме с шелковыми отворотами на балкон и подолгу смотрел на синеющую росистую лощину внизу, на блещущие, чуть видные в туманной утренней дали, кресты и колокольни города. Потом пил кофе, курил сигару, которую выкуривал всегда утром, вопреки ложным традициям, учившим, что сигара хороша только после обеда. И читал классиков.

Баронесса Нина иногда говорила, что ей нужно бы заняться хозяйством. Ей казалось, что главный его секрет заключен в толстых книгах со шнурами, которые ее покойный отец довольно часто просматривал, требуя их от управляющего. И она даже обращалась к Валентину за сове-том, не нужно ли ей просматривать их по примеру покойного отца.