Русь и Орда
Шрифт:
Не прошло и часа, как Лаврушка ему доложил, что прибыл посланный от хана Мубарека. Выйдя поспешно из шатра, Василий увидел перед собою нукера, державшего в поводу двух великолепных коней, покрытых дорогими чепраками.
— Ты меня искал? — спросил он у татарина.
— Я, князь, — почтительно кланяясь, ответил нукер. — Великий хан Мубарек-ходжа, да будет к нему вечно милостив Аллах, просит тебя принять от него в подарок этих коней.
— Передай великому хану мою почтительную благодарность, — ответил изумленный Василий, начиная догадываться, что этот подарок сделан ему неспроста. Порывшись в кармане, он вытащил оттуда несколько серебряных дирхемов [127]
127
Дирхем — татарская и арабская монета.
— Не говорил ли великий хан еще чего-нибудь? Я хотел бы знать, чем заслужил эту новую его милость.
— Великий хан, да ниспошлет ему Аллах удачу во всех делах его, сегодня видел из своего шатра, как ты ходил пешком, князь. И подумал, что твои кони, может быть, заболели, — с новым поклоном ответил татарин, принимая деньги.
Оказалось, что в Орде пешком ходят рабы, слуги и в крайности простые воины. Человеку же знатного рода или начальнику это никак не подобало, и, если ему нужно было хотя бы на сотню шагов отдалиться от своего шатра, он уже садился на лошадь. Оседланные кони круглые сутки стояли перед жилищем каждого татарина. Спали не раздеваясь, с оружием, положенным рядом, и потому по тревоге, когда бы она ни случилась, вся Орда в минуту бывала на конях и в полной боевой готовности.
У татар свято чтились древние воинские обычаи и строго соблюдались своеобразные законы чести, но над всем этим неумолимо властвовала железная дисциплина, перед которой склонялось все. Слово начальника, хотя бы это был простой десятник, было свято, его приказ, если даже он влек за собою гибель подчиненного, исполнялся немедленно и точно, ибо ослушника ожидала позорная смерть. Об него не пачкали даже оружия: по знаку начальника он покорно опускался на колени и кто-либо из воинов его десятка тут же душил его ремнем или убивал ударом ноги в живот. В истории Орды подобной казни не раз подвергались и крупные военачальники, не сумевшие во время сражения выполнить поставленную им задачу.
Обман и ложь считались здесь проступками, недостойными воина, а воинами были все способные носить оружие. В обыденной жизни ордынцы были безукоризненно честны и правдивы, но, если нужно было солгать и обмануть, выполняя полученное задание, татарин делал это не задумываясь: честь воина требовала прежде всего успешного выполнения приказа, а за обман в этом случае отвечал перед Богом начальник.
Орда не была обыкновенным государством, и татары не были обыкновенным народом. Это был огромный военный лагерь, в котором личная доблесть и воинские качества определяли судьбу и положение каждого, почти независимо от его происхождения и даже от его национальности.
В Орде уважались только храбрость, сила и ратное искусство. Все гражданские достоинства человека, если они не сочетались с достоинствами воина, не ставились ни во что. Трусость и слабость презирались открыто и беспощадно, немощность и старость ни в ком не вызывали жалости. Старику или увечному оказывали внешнее уважение, если в прошлом он был хорошим воином, но открыто говорили, что лучше бы ему раньше умереть в бою, чем дожить до такого состояния, когда он воевать уже не может.
Почти ежедневно на огромной площади в центре лагеря происходили воинские упражнения, в которых принимали участие все свободные от караульной службы воины, от рядовых до тысячников включительно.
Иногда это бывали состязания в рубке и в умении владеть копьем, когда несшийся во весь опор всадник должен был направо и налево рубить саблей или поражать копьем
Еще чаще устраивались состязания в стрельбе из лука. Воину, из шести стрел не вонзившему двух в чучело человека, поставленное на расстоянии ста двадцати шагов, набивали колчан соломою, что считалось позором, который можно было смыть, только не сделав ни одного промаха на следующей стрельбе. Имя того, кто всаживал в чучело все шесть стрел, бирюч выкрикивал на всю площадь, кроме того, он получал право выпустить еще шесть стрел. И если снова стрелял без промаха, ему давали в награду двенадцать овец.
Иногда устраивались общие скачки, и тогда победитель получал в виде премии коня, а пришедший последним до следующих скачек лишался права сесть на лошадь.
Часто сам хан Мубарек, сидя верхом на коне и окруженный своими приближенными, присутствовал на этих упражнениях. И тогда вся воля, вся жизнь каждого из участников сосредоточивалась на том, чтобы не оплошать, ибо тут одинаково легко можно было стяжать как щедрую награду и повышение по службе, так и гнев хана со всеми вытекающими отсюда последствиями. Однажды Василий видел, как лучника, который из шести стрел не попал в мишень ни одной, Мубарек тут же приказал вырядить в женское платье и с позором прогнал с площади. В другой раз пожилого сотника, который по вине споткнувшегося коня на скачках пришел последним, хан отстранил от командования сотней и назначил на его место молодого всадника, особенно отличившегося на последних состязаниях. И это была не одна лишь честь, потому что при назначении сотником каждый получал от хана десять коней, а при распределении воинской добычи доля сотника в девять раз превышала долю простого воина.
С тех пор как Мубарек его однажды подзадорил, в скачках часто принимал участие и Василий. Его искусство в верховой езде и замечательные кони, подаренные ханом, обычно обеспечивали ему одно из первых мест. Раз даже он оказался победителем, и это сильно возвысило его в глазах ордынцев.
Однажды было устроено состязание в борьбе. В нем принимали участие только испытанные силачи, по одному от каждой сотни. Борьба велась без определенных правил, надо было, лишь не нанося противнику ударов, любым способом повалить его на землю или же, оторвав от земли, продержать так, пока судья не хлопнет три раза в ладоши.
Победителем в этом состязании оказался десятник Кинбай — огромный татарин с воловьей шеей и стальными мускулами. Легко бросив на землю своего последнего противника, он гулко ударил себя обоими кулаками в грудь и горделиво оглянулся. Теперь, по правилам, помериться с ним силой мог любой из присутствующих, и, только если желающих не находилось, бирюч объявлял его сильнейшим из сильных.
На первый вызов, сделанный бирючом, никто не откликнулся. Тогда хан Мубарек, очевидно, уверенный в непобедимости своего борца, поглядел на Никиту, скромно стоящего в его свите позади Василия, и с усмешкой сказал:
— Может быть, русский богатырь пожелает помериться силами с татарским?
Смутившийся Никита пробормотал что-то невнятное и легонько попятился назад. Но, к его вящему неудовольствию, хана неожиданно поддержал Василий.
— Ну-ка, Никитушка, не посрами Русской земли! — сказал он. — Ужели не управишься ты с этим басурманом?
— Да что ты, Василей Пантелеич, Господь с тобой! — с укоризной ответил Никита. — Ежели я откажусь, сраму нам никакого нет, а вот коли выйду и бросит меня наземь этот бугай, тогда воистину будет срам!