Русская литература XVIII века. Петровская эпоха. Феофан Прокопович. Учебное пособие

Буранок Олег Михайлович

Длинный риторический период, «нанизывание» одного доказательства на другое, подобное же, рождает психологически устойчивую доминанту, которую в итоге как некую формулу выводит оратор: «Прият от корени своего свет великаго имени и другий от дел своих испускает» (I, 6), т. е. Пётр не только воспринял славное прошлое, но и укрепляет его делами своими. Феофан-художник не забыл идеологической важности барочной эмблематики. Такой своей деятельностью Пётр «знаменует царский его сугубоглавный орёл» (I, 7), т. е. обыгран герб России, а с ним идея державности, государственности.

Феофан Прокопович воспевает гармонию в Петре: он – правитель и человек, воин и созидатель. Апофеозом верноподданничества явилась фраза Феофана о том, что «на престоле российском не человек, но самая правда сидети мнится» (I, 7).

Следуя традициям древнерусской воинской повести, Феофан Прокопович вспоминает об Александре Македонском и обращается к историкам Курцию и Плинию, цитируя их (см.: I, 8–9). Кульминацией слова является признание в любви к монарху всех сограждан, от имени которых выступает оратор: «Мы же

на твое пришествие отверзаем тебе любовию сердца наша» (I, 10). И, наверное, впервые Феофан-художник использует параллель «царь Пётр – апостол Пётр» (I, 10). Видеть Петра – значит, истину познать: «Се есть покой и конец желания, се есть верх благополучия нашего!» (I, 10). Завершается «речь» призывом к Петру, чтобы он последовал самому Господу: ответил любовью на любовь и не презрел Киева, «яко новаго сего Сиона», сыновья которого, в том числе и сам Феофан Прокопович, так возрадовались и воспели славу и любовь свою к монарху (I, 11).

* * *

На грани богословских и светских проповедей стоит одно из интереснейших «слов» Феофана Прокоповича киевского периода – «Слово о равноапостольном князе Владимире». Этому слову предпослан тот же эпиграф, что и «Слову приветствительному», – «Сынове Сионе возрадуются о Царе своем» (III, 335–349).

Автухович считает, таким образом, что «традиционная обязанность проповедника толковать догматическую и нравственную сущность Писания приводила не только к канонизации проблематики, но и делала сам жанр проповеди “непроницаемым” для нового содержания. <…> Если автор пьесы (Феофан Прокопович. – О.Б.) – это человек, усомнившийся в привычном миропонимании, то автор проповеди – это человек, мыслящий согласно традиционной богословской схеме» [331] . На наш взгляд, неверное обобщение привело к неверному выводу: не только Феофан Прокопович, но даже такие старшие и младшие его современники, как Стефан Яворский, Феофилакт Лопатинский и другие ораторы конца XVII – начала XVIII в. часто выходили далеко за рамки традиционного, тем более догматического толкования библейских тем и образов, нарушая каноны жанра или трансформируя его. Обновление содержания при этом достигалось многими путями, в том числе через хорошо освоенный художниками того времени приём политической аллюзии.

331

Автухович Т. Е. Литературное творчество Феофана Прокоповича: Автореф. дисс… канд. филол. наук. – Л., 1981. С. 14.

Известный исследователь этого жанра А. С. Елеонская убедительно доказала, что именно ораторские слова и поучения были той формой, которая давала возможность их авторам путём прямого обращения к читателям трактовать наиболее актуальные вопросы своего времени.

Средневековая символика, к которой они преимущественно обращались в силу этикетного способа изображения действительности, была лишь привычной «оболочкой», скрывавшей конкретно-историческое содержание [332] .

332

Елеонская А. С. Русская ораторская проза в литературном процессе XVII века. – М., 1990. С. 215.

Тем более неправомерно и неточно распространять посылку о «непроницаемости» жанра «слова» на Феофана Прокоповича: уже в киевский период своего творчества он не был человеком, «мыслящим согласно традиционной богословской схеме», наоборот, он разрушал эту схему и в теории, и на практике.

Мысль о том, что трагедокомедия «Владимир» Феофана Прокоповича и его «Слово в день святаго равноапостольнаго князя Владимира» тесно взаимосвязаны, высказывалась многими учёными, обращавшимися к творчеству Феофана Прокоповича: Н. С. Тихонравовым, Я. Гординским, Н. К. Гудзием, Р. Штупперихом, И. П. Ерёминым (477), В. А. Бочкарёвым, Т. Е. Автухович, также и нами. Первым же, кто сделал попытку поставить рядом пьесу и «слово», следует признать неизвестного переписчика XVIII в., который при списывании «слова» обратил внимание на явное несовпадение фактов в проповеди и пьесе. Переписчик знал трагедокомедию настолько, что, дойдя до места в «слове», где перечисляются жёны и наложницы Владимира, делает сноску и на полях под знаком сноски пишет: «В трагедокомедии триста жен воспомянуты» [333] . Он имел в виду реплику в пьесе на этот счёт беса тела.

333

Слово в день святаго равноапостольнаго великаго князя Владимира, проповеданное честнейшим iеромонахом Феофаном Прокоповичем // Отдел рукописей ЦНБ АН Украины. Шифр ДА/II. 298. – Л. 19.

О том, что трагедокомедия пользовалась успехом у читателей XVIII в., свидетельствуют шесть её сохранившихся списков. Это дало возможность И. П. Ерёмину, собравшему и тщательно изучившему все эти списки, говорить о «широком распространении вплоть до конца XVIII в. в рукописных списках» пьесы (6).

Подробное сопоставление пьесы и проповеди сделали в своё время Н. С. Тихонравов и В. А. Бочкарёв. Учёные указали на безусловное сходство этих разных по жанру, но написанных на одну тему произведений. Причём сходство обнаруживается подчас текстуальное [334] .

334

См.: Тихонравов Н. С.

Сочинения. Т. 2. – М., 1898. С. 135–136; Бочкарёв В. А. Русская историческая драматургия XVII–XVIII вв. – М., 1988. С. 43.

То есть Автухович также останавливается на сопоставлении этих произведений, пытаясь определить, «как специфика жанра влияет на трактовку одной темы» [335] . Нас интересует вопрос о том, было и могло ли быть «слово» авторским источником при написании пьесы. В. А. Бочкарёв, разделяя точку зрения Д. Д. Благого, пишет, что пьеса «создавалась, видимо, почти одновременно со “Словом”» [336] .

Известно, что Феофан, вернувшись из заграницы, в 1704 г. начал преподавать «пиитику» в Киево-Могилянской духовной академии [337] , занятия в которой начинались после летних рекреаций. День святого Владимира отмечается русской православной церковью 15 июля [338] , из чего следует, что в 1704 году Феофан Прокопович не мог написать и произнести «слово».

335

Автухович Т. Е. Литературное творчество Феофана Прокоповича: Автореф. дисс…канд. филол. наук. – Л., 1981. С. 14.

336

Бочкарёв В. А. У истоков русской исторической драматургии: Последняя треть XVII – первая половина XVIII века. Куйбышев, 1981. Ср.: Благой Д. Д. История русской литературы XVIII века. – М., 1945. С. 62.

337

См.: Морозов П. О. Феофан Прокопович как писатель: Очерки по истории русской литературы в эпоху преобразований. – СПб., 1880. С. 97.

338

Святцы, составленные из христианского памятника с показанием в оных двунадесятых праздников и явления чудотворных икон. – М., 1879. С. 52.

По обычаям академии преподаватель пиитики должен был к летним каникулам написать пьесу на какой-нибудь церковный или мифологический сюжет и подготовить её к постановке силами учащихся. Видимо, в течение первой половины 1705 г. Феофан Прокопович собирал материал и создавал пьесу, а весной начались репетиции. 3 июля 1705 г. «Владимир» был представлен на суд зрителей.

В 1706 г. Феофан Прокопович начинает преподавать риторику, что обязывало к написанию и произношению «речей» и проповедей, приветствий от имени академии разным высоким особам и покровителям [339] . Обращение вновь к образу первокрестителя Киева и Руси – святому князю Владимиру – вполне соответствовало идейным и политическим устремлениям Феофана Прокоповича. Материал был изучен, апробирован, правда, в ином, драматургическом жанре, но вполне поддавался трансформации. Поэтому, вероятнее всего, что «слово» было создано и произнесено никак не ранее лета 1706 г.

339

Морозов П. О. Феофан Прокопович как писатель: Очерки по истории русской литературы в эпоху преобразований. – СПб., 1880. С. 105, 99.

Вряд ли проповедь писалась в петербургский период жизни и творчества Феофана Прокоповича (с 1716 г.). В столице каждое выступление Феофана подобного рода так или иначе фиксировалось, ведь в Петербурге он был слишком заметной и значительной персоной.

На то, что «слово» произнесено в Киеве, указывается в нём самом, ибо в заключительной, хвалебной части проповедник восклицает: «Хощет ли кто совершенно вся его (Владимира. – О.Б.) благодеяния исчислити, да изочтет всех в России просиявших чудотворцев, преподобных, мучеников, архиереов, учителей, да исчислит в сем граде виден на я, и во всей державе Российской безчисленная чудеса…» (III, 347 повт.; курсив наш. – О.Б.).

В третьей части «Слов и речей…» Феофана Прокоповича рассматриваемое нами «слово» помещено в разделе, предваряемом ссылкой: «Сие и следующие слова проповеданы в Киеве, а которых годов неизвестно» (III, 255).

Наконец, ещё одним доводом в пользу того, что «слово» написано позже пьесы, может служить тот факт, что в проповеди нет и намёка на восхваление гетмана Мазепы. Если бы «слово» произносилось в период могущества гетмана, вряд ли бы молодой проповедник рискнул проигнорировать его. Вместе с тем в «слове» нет и негативных высказываний в адрес гетмана что, возможно, связано с неясностью ситуации для самого Феофана Прокоповича (измена гетмана России стала очевидной в октябре 1708 г.). Менее чем через год, в июне 1709 г., в киевской проповеди «Слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе» Феофан чётко обозначит свою позицию в отношении гетмана, назвав Мазепу «проклятым зменником», «коварным наущением и тайным руководительством» которого враг был «воведен есть внутр самую Малую Россию» (III, 26).