Русская миссия Антонио Поссевино

Федоров Михаил Иванович

Поэтому шведские корсары представляли собой реальную опасность, препятствующую судоходству в восточной Балтике. Конечно, полностью остановить морскую торговлю они не могли, но существенно осложнили её в этой части моря.

На второй день пребывания Истомы и Поплера в Любекском порту у причала пришвартовался трёхмачтовый хольк [128] . Капитан, выслушав ливонца, закивал головой и на ломаном русском заявил, что он идёт с грузом в Пернау, лишь надо дождаться ещё шесть судов, которые придут в Любек со дня на день. И он соглашается взять на борт двоих человек за весьма умеренную плату. Да, четыре

дуката его устроят.

128

Хольк — североевропейское парусное судно грузоподъёмностью до 400 тонн.

Капитан не соврал: недостающие суда действительно подошли быстро, и через два дня торговая флотилия была в сборе. Вечером накануне отплытия Истома и Поплер сидели в своей таверне. Коней они уже продали хозяину заведения, который был рад, что купил за небольшие деньги очень неплохих скакунов.

Заведение, где они остановились, было небольшим, удобным и дорогим. Истома решил не скупиться и обезопасить себя и Поплера от тех трактирных буянов, которыми так богаты любые порты. Те несколько дней, что они жили в таверне, Истома и его товарищ большую часть времени проводили в порту в поисках подходящего судна и появлялись здесь только вечером, чтобы, поужинав, сразу лечь спать, а наутро снова отправиться в порт. Но сейчас они вернулись раньше и по случаю скорого отплытия решили позволить себе чуть больше, чем обычно. Они заказали бараний бок, лучшего вина и поставили угощение всем присутствующим.

В таверне воцарилось весёлое оживление. Посетители, хотя никого из них нельзя было отнести к бедноте, радостно угощались жареной бараниной, запивая её лучшим немецким рислингом [129] . В разгар веселья ведущая наружу дверь открылась, и в таверну вошёл юноша, а скорее, даже мальчик с лицом, какое обычно рисуют у ангелочков на библейских картинах. С кротким выражением немного придурковатого лица он оглядел помещение и, найдя, кого искал, подошёл к столу, за которым сидели Истома и Поплер.

129

Рислинг — виноград и сорт немецкого вина. Известен с XV века.

Поклонившись, он произнёс по-немецки, обращаясь к Истоме:

— Господин, тебя ждут у входа. Сказали, что какое-то важное известие.

— Что он говорит? — спросил Истома у Поплера.

— Что тебя у входа ждёт кто-то с важными новостями, — нахмурившись, ответил немец.

— Так пусть заходит сюда.

— Он сказал, что не может, — ответил юноша, — но ему очень нужно тебя увидеть.

Увидев, что Истома встал с явным намерением выйти на улицу, юноша протянул руку раскрытой ладонью вверх:

— Эй, господин! Мне сказали, что ты заплатишь за известие.

Истома, и без перевода догадавшись, чего он требует, небрежно протянул ему мелкую медную монету, оставшуюся у него со времени проживания в Праге. Юноша, кивнув в ответ, проворно выбежал из таверны.

— Неспокойно мне, Истома, — Поплер схватил его за руку, — поберёгся бы ты, а кто тебя спрашивает — я и сам посмотрю.

Не слушая возражений и оттолкнув товарища, он подошёл к двери и открыл створку. Грянул выстрел, и Поплер повалился на спину. Лицо его было изуродовано пулей, из раны хлестала кровь. Истома подбежал к нему и склонился над раненым товарищем, пытаясь приподнять ему голову, но тут же опустил руки: пуля попала в левую щеку

и проникла внутрь черепа. Выжить после такого ранения невозможно. Мимо него несколько человек выбежали на улицу, пытаясь догнать стрелявшего.

Поплер был в сознании лишь несколько мгновений, после чего его залитые кровью глаза закрылись, и он затих. Истома продолжал стоять на коленях рядом с телом, не замечая, как растекающаяся густая вишнёвая лужа пачкает его штаны и сапоги.

Таким его и застали те из посетителей, которые бросились в погоню за убийцей. И конечно, никого поймать они не смогли: тот хорошо знал припортовую часть города и легко скрылся от преследователей в густой сети узких тёмных улочек.

Запоздало подошла ночная стража. Солдаты в кирасах и морионах, перетаптываясь с ноги на ногу, молча смотрели, как тело Поплера уносят из обеденного зала таверны. О том, чтобы поймать убийцу, не могло быть и речи. Стража прошла по прилегающим к порту улицам, но тоже впустую.

Между тем убийца — среднего роста жилистый мужчина лет сорока — стучался в маленькую, сколоченную из потемневших от времени досок дверь в подворотне в квартале, находящемся далеко от порта. Два быстрых, один медленный, как договаривались. Ему открыли сразу, словно человек по ту сторону стоял рядом, дожидаясь его. Убийца вошёл в маленькую комнатёнку, стены которой скрывались за полками, обильно уставленными какими-то ящиками, мешками и глиняной посудой. Выход из комнаты был только один — наружу.

— Всё сделал, — сказал вошедший. — Давай два дуката, как обещал.

— Подожди, — ответил открывший дверь брат Гийом, — сейчас дождусь человека.

— Чего ждать? — нервничал убийца. — Плати деньги, и я ухожу. Не забывай, за убийство здесь вешают.

Он погладил рукоятку пистолета в висящей на боку невзрачной кожаной кобуре. Но брат Гийом никак не отреагировал на скрытую угрозу. Он ждал… Наконец за дверью раздался приближающийся топот чьих-то быстрых ног — на ночной улице шаги были слышны особенно хорошо. Раздался условный стук: два быстрых, один медленный. Брат Гийом приоткрыл створку и впустил запыхавшегося Ласло. Убийца недовольно посмотрел на него и стал шарить по поясу.

— Он. Застрелил. Не того, — произнёс Ласло, тяжело дыша и стараясь быстрее передать важную весть. — Я всё передал, как договорились, и русский уже встал. Но, кажется, тот, второй, решил проверить, кто зовёт его хозяина. А этот, — Ласло махнул рукой в сторону убийцы, — не стал смотреть, кто вышел, и сразу выстрелил. И убил.

Брат Гийом мрачно посмотрел на убийцу.

— Ну ладно, ладно! — примирительно сказал тот. — Ну, ошибся. Но одного из них я всё-таки убил. Поэтому согласен на половинную плату.

— Мне безразлична жизнь второго, — произнёс брат Гийом. — И тебе были обещаны деньги, если ты застрелишь русского. Ты должен был убедиться, кто вышел из таверны, и только после этого стрелять.

— Эй-эй, — забеспокоился убийца, — меня всё равно повесили бы, если б поймали, — я рисковал, поэтому давай плати.

Видя, что обещанная плата ускользает от него, он выхватил из поясных ножен длинный бауэрвер — точно такой же, как и тот, что висел на поясе у Ласло. И это было последнее движение, которое он сделал в жизни. В его тело вошли сразу два лезвия: спереди, в грудную клетку, — стилет брата Гийома, и сзади, под левую лопатку, — бауэрвер Ласло. Юный венгр был столь старателен и столь сильно вонзил нож в тело убийцы, что лезвие пронзило его насквозь, лязгнув о стилет брата Гийома. Монах с удивлением смотрел на внезапно появившееся у его носа широкое лезвие и перевёл взгляд на Ласло.