Русская миссия Антонио Поссевино
Шрифт:
К вечеру пятого дня они остановились на ночлег в деревушке верстах в десяти от Троицы. Богатый крестьянин накормил их горячей ухой и даже вина налил, приговаривая:
— Хоть и Рождественский пост, да воскресенье. Сейчас можно. Ешьте, божьи люди!
И спать им постелил у тёплого печного бока. Наутро после куда более скромного завтрака, ведь в понедельник — только сухояденье! — они покинули гостеприимного крестьянина. Вскоре вдалеке показались белые стены Сергиевой обители. Брат Гийом остановил Ласло и развязал сумку.
—
— Мне его в руках держать? — спросил Ласло.
Брат Гийом задрал полу его кафтана и показал на заплату:
— Видишь, на латке верхний край надорван? Туда клади. Кафтан-то ты снимешь, как старец из тебя бесов изгонять станет. А штаны при тебе останутся.
Ласло понимающе кивнул головой:
— Я должен изобразить человека, в которого вселился бес, а когда старец станет изгонять из меня нечистого, я и прикоснусь к нему отравленной кожей?
— Быстрый у тебя ум, — ответил коадъютор, — хвалю. А теперь съешь вот это.
Он достал из сумки мешочек из плотного полотна и швейный напёрсток. Затем зачерпнул напёрстком содержимого мешочка — грязно-жёлтой мелко порубленной травы. Потом высыпал на ладошку и стали пальцами растирать траву, придавая ей состояние порошка. Потом снова зачерпнул и протянул Ласло:
— Возьми травку в рот, язычком тщательно поелозь, смочи слюной, чтобы получилась кашица. Потом глотай.
Ласло послушно выполнил требование коадъютора. Тот внимательно следил, как венгр глотает противоядие. Убедившись, что тот всё выполнил как надо, сказал:
— А теперь зачерпни снега, оттай в ладонях, а водицу выпей. Да не забудь рот прополоскать, чтобы ничего не осталось…
Вскоре в ворота Сергиевой обители входили почтенный старец малого роста, а с ним — отрок, выказывавший явные признаки одержимости нечистым. Ласло смотрел вокруг наглым, нехорошим взглядом, пнул стрелецкого десятника, за что получил тычок древком бердыша в плечо. Упав от удара на снег, он бодро вскочил и гадко засмеялся, глядя стрельцу прямо в глаза:
— Думаешь, я не знаю, что ты в пост вино пьёшь и с бабой своей шалишь. И не только со своей!
Слова он выговаривал как-то странно, словно держал в это время во рту горячую кашу.
— Ах ты! — Десятник, для которого намёк бесноватого на непозволительную связь был совершенно неожиданным, аж задохнулся от возмущения.
Он уже собирался догнать наглого отрока и основательно ему всыпать, да старец бросился в ноги:
— Господин десятник, не бей его! Не ведает он, что говорит. Бес в него вселился. Идём к старцу Амфилохию, дабы тот прочитал над ним что положено, и выгнал нечистого!
Ласло в отдалении кривлялся, корча рожи, и даже оголил зад. Стрелец посмотрел на него и кивнул старцу:
— Что ж бес сам в обитель пришёл-то? Не боится, что его изгонят из отрока?
— Так ведь силён, окаянный! Так и говорит, что даже преподобный Сергий
— Чего ж сам пришёл? Родители его где?
— Мать умерла родами, а отец в Пскове сейчас. Надежда есть, что не убили во время сиденья, да вестей давно не было. Боюсь, как бы…
По морщинистой щеке старика потекла слеза. Десятник вздохнул:
— Хорошо, старик.
Затем обернулся к стрельцам:
— Ловите бесноватого.
Затем снова старцу:
— Связать его надо на время, пока старец будет над ним читать. Бес ведь, сам видишь, на месте не сидит.
Коадъютор быстро-быстро закивал, соглашаясь. Стрельцы кинулись ловить Ласло. Тот показал чудеса быстроты и ловкости, носясь по двору и уворачиваясь от стремящихся схватить его рук. Он успевал даже пинать преследователям под зад, а иногда становился в какую-нибудь вычурную позу, как бы смирившись с неизбежной поимкой. Но как только его хотели схватить, срывался с места и прежняя кутерьма повторялась. При этом он не забывал громко кричать:
— А ты, стрелец, к жене соседа ходишь, и младший сын его — твой! Ха-ха! А ты — кричал он другому, — два года назад купца в пути убил, да на его деньги себе избу и поставил! А ты…
Стрельцы, за которыми подобных грехов не числилось, зверели, понимая, что слушок теперь пойдёт — ой, пойдёт! Брат Гийом даже испугался, что ещё чуть-чуть — и Ласло сгоряча могут и покалечить, как поймают. Поэтому он закричал:
— Цыц, бес! Внучек, ты дайся, дайся. Превозмоги беса! Амфилохий тебе поможет!
Ласло, поняв, что перестарался, изображая бесноватого, застыл на месте и гордо поднял голову:
— Только ради тебя, добрый старик, я отдаюсь во власть этих никчёмных людишек, недостойных даже вкушать испражнения мои. Но всё равно никто ничего со мной поделать не сможет!
Стрельцы налетели на него гурьбой, повалили и начали связывать. Но даже сейчас скованный в движениях Ласло умудрился надкусить одному из них ухо. Стрелец зашипел от боли и затянул узлы изо всей своей немалой силы. Теперь уж Ласло едва не застонал от впившихся в запястья верёвок, продолжая, однако, что-то кричать — уже не по-русски, а на других языках.
— Точно бесноватый, — сказал десятник, прислушавшись, — по-немецки знает.
— И по-мадьярски, — добавил один из стрельцов и пояснил в ответ на удивлённый взгляд десятника: — Я из Пскова недавно. Там у нас два месяца несколько пленных мадьяр сидели. А мне ж любопытно, я их наречие и учил.
Брат Гийом забеспокоился: знание его мнимым внуком разных языков могло вызвать у стрельцов подозрение. Но он опять ошибся.
— Монахи говорят, бесноватые часто по-нерусски кричат, — авторитетно сказал знаток венгерского языка, — даже те, кому вроде бы другие языки и знать неоткуда. Потому как это бесы всё знают.