Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)

Бетаки Василий

9. ПОЗДНЕЕ РОЖДЕНИЕ (Семен Кирсанов)

Молодые читатели во все времена непримиримы. Категоричны. Когда приходилось говорить о Семёне Кирсанове, первая реакция — удивление — как можно всерьез упоминать имя газетного трубадура, ремесленника, (и еще куча столь же лестных определений!).

Справедливо? И да, и нет. Если считать, что человек Кирсанов родился в 1906 году, то самое худшее и горькое, что о нем можно сказать будет верно. Но постараемся не выплескивать с водой ребенка и поймем нечто необъяснимое: поэт

Кирсанов родился (или, что одно и то же, начал публиковать настоящие свои стихи) только в 1956 году!

То есть в возрасте, когда иные поэты заканчивают свой творческий путь:

(«Читатель пьян. Но трезв поэт

И перекочевал на прозу»)

Первый же робкий ледоход на болоте — хрущевская оттепель — и в печати появляется под именем Кирсанова нечто очень похожее на поэзию и не похожее на всем известного Кирсанова.

Поэма "Эдем". Теперь-то видно, что это и верно была поэзия, но трудно было поверить, что написал поэму эту человек, клепавший тридцать лет подряд стишата, подобные вот такому шедевру:

Отчего так светел

Ночью Днепрогэс?

Отчего так весел

Наш подросток лес?

Избавлю читателя от цитирования еще полусотни строк талмудических вопросов и сразу процитирую ответ — последние строки стихотворения:

Оттого что Сталин

Навека в Кремле

Верный план составил

Счастья на земле.

Комментариев не требуется?

Отмечу только, что такие вопросы, ответ на которые заранее известен, именуются в школьных учебниках риторическими. Да и как можно охарактеризовать поэта, способного не для смеха, а всерьез написать, не слыша непристойности, такие строки:

Когда Родина зовет,

Из окопа всё встаёт (!)

Что же такое Кирсанов? Часто бывало, что поэт, начав служить, переставал быть поэтом. Но наоборот??? Маяковский обманулся искренне, и горько расплатился. Тихонова убило преклонение перед силой — обратная сторона романтизма.

Симонов искал рационалистически компромисса поэзии с пропагандой…

Но они были поэтами и кончились.

А Кирсанов начался как поэт после тридцати лет халтуры!

И тут, после 1951 года и до начала шестидесятых его имя исчезает даже из "Дней поэзии"! Что случилось? Видимо, надзиратели над литературой настолько привыкли к советскому Кирсанову, что появление просто хороших стихов у него, даже политически нейтральных, сочтено было за крамолу — от Кирсанова такого не ждали…

Своеобразная его поэма "Высокий раёк" шокировала тех, кто продолжал ждать от него газетчины. Всё в этой поэме "не то и не так" и стихи напоминают рифмованную прозу…Впрочем, раёк есть раёк, а его автор, как правило, переходит в разряд скоморохов (в старину — страшная крамола. Да и теперь не поощряется…) Откуда что взялось?! Игра корнесловий,

блестящая изобретательность формы… Но не только это. Вот, например строки из отрывка о калейдоскопе:

"Как-то вытряхнул рыцарский орден, очень был горд им, но недолго смотрел на орден в глазок: на один волосок переменил позу, стеклышко синее скок, и орден превратился в разноцветную розу ветров! С тех пор я очень люблю всяческую метаморфозу, и поэзией ставшую прозу."

Метаморфоза Кирсанова — удивительна. В "Дне поэзии" 1962 года появилась его поэма "Эдем". Поэт вместо ура-патриотических военных стихов посмел дать нечто до ужаса правдиво рисующее первые дни войны:

«Этот страшный август — Отче наш, прости!

Я сравню с началом светопреставленья:

В небе появились желтые кресты

с черными крестами в лето отступленья».

Трубный глас…Борьба железного века с бронзовым… Древний Хаос, названный фугасным… Теплушки с беженцами, как ноевы ковчеги, тянущиеся к неведомым араратам. Трагедия XX века облечена в формы откровения Иоанна. Откуда все это у Кирсанова?

«Крыша бьет багром термических тритонов.

С чувством отвращенья отшвырнув ведро,

Сына в одеяле понесла мадонна

В первый дантов круг по лестнице метро»

И откуда-то взялась у Кирсанова истинная зоркость, он уже не глядит по верхам, на парадные чучела в мундирах, а умеет разглядеть "море в чашечке цветка", с пронзительной болью говорит о бабочке, бьющейся в стекло:

«Стучит в стекло не отступается,

Как будто молит, чтоб открыли,

И глаз павлиний осыпается

С печальных врубелевских крыльев!»

А в стихотворении "Алладин" есть уже такие строки:

«Хоть ненадолго, ты только откройся,

и сразу закройся, Сезам!

Стоят ворота глухие к молящим глазам и слезам».

И вот эти глухие ворота, этот символ черствости, это "Москва слезам не верит" приводит поэта к поэме "Семь дней недели". Главный конфликт тут — между изобретением, спасающим жизнь и мертвечиной чиновных роботов.

"Нужны сердца железные".

А живые не надо изобретать, их и так больше, чем надо… И партийный босс, в чугунной шляпе от которого все зависит "идет с приличной лысинкой, с какой-то лисьей крысинкой".

Поэма, опубликованная в "Новом Мире", произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Кирсанов сразу же попал в "чужие". Но поэт распрямился и снова согнуть его не удалось. Появляется поэма "Сказание о царе Максе-Емельяне", в которой наряду с главами слабыми, есть блестящая аллегория — карусель царей. Она так похожа на "коллективное руководство":

«Царь садится и царит,

С трона речи говорит,

Оду пишет одописец,

Лик рисует живописец…»

А толпа желающих «поцарить» поторапливает его: