Русская поэзия за 30 лет (1956-1989)
Шрифт:
Вся вторая книга, от цикла "Серебряный бор" до цикла "Дикий За¬пад" — история жизни поэта. Словно биографическая поэма с множес¬твом отступлений. Они называются "Упражнения для левой и правой руки" — это корот¬кие стихи, лирико-сатирические миниатюры, они порой и эпиграфы.
Когда после строк "Промотали мы свое прометейство, проворо¬нили свое первородство" канареечка жалобно свистит бессловес¬ный гимн бессловесного государства, а затем идет "Песня об отчем доме", становится ясна связь интермедий с основными песнями цикла.
Персонаж, именуемый тут "некто с пустым лицом",
не больше, чем вышеуказанная канареечка.
Логически завершает книгу поэма "Вечерние прогулки". Вот она-то и открывает нам, что мы сидим в кабаке.
И становится понятно, что творчество Галича в целом напоминает "опе¬ру нищих", жанр поэзии, родившийся в начале восемнадцатого века вместе с музыкальной комедией Джона Гея, так и называвшейся.
Полифоническая поэма, состоящая из монологов разных людей. Собравшиеся в таверне бродяги, разные фигуры с разных уровней социального дна, в песен¬ках, куплетах, монологах спорят, исповедуются, хвастаются…
Поэмы этого жанра, сохраняя традицию, писали после Гея Роберт Бёрнс, Эдуард Багрицкий, переделывая Бёрнса, Бертольд Брехт и Вацлав Гавел.
Сравним поэму Галича хотя бы с поэмой Бернса "Веселые ни¬щие". У Бернса — вор, солдат, маркитантка, кузнец, цыган — все это люди за бортом жизни. Все — "бывшие". У Галича — "два очкастых алкаша", работяга, буфетчица, партийный чиновник… По сути всё советское общество присутствует в шалмане — и партия, и рабочий класс, и интеллигенция… Только вот колхозного крестьянства тут нет!
А главное, вот в чем перевернул Александр Галич традиционный жанр: не бродяги, собравшиеся в таверне, а все общество, вся советская действите¬льность оказывается за бортом жизни!
Работяга (тут он вроде, как антипод Клима Петровича Коломийцева!) — главный герой поэмы и классический резонёр. Его монологи выражают авторское отношение и к лю¬дям в шалмане, и к самой реальности "большого шалмана" — там, за пределами этого, "малого". В том большом шалмане все хозяева — вро¬де того «партейного хмыря», что помер, не выдержав дерзостей работяги.
Работяга (в кружке пена),
Что ж ты, дьявол, совершил?
Ты ж действительного члена
Нашу партию лишил!
В операх нищих не обходилось без драк. В этом шалмане не пере¬ворачивают столы! Тут дерутся словом…
И обрамление поэмы — тоска по классической лирике — только уси¬ливает гротескность изображенной тут реальности. Это не автор пи¬шет гротеск, это действительность сама гротескна. Воистину "мы рождены, чтоб Кафку сделать Былью". Поэма эта завершает не только вторую — и последнюю — книгу поэ¬та. Если проследить внимательно, то многие песни-баллады Галича ока¬зываются частями, отдельными монологами той самой оперы ни¬щих, словно ждавшими, чтобы поэт под конец жизни собрал их все в одну страшную буффонаду, в одну "метапоэму", которую Алек¬сандр Аркадьевич писал всю жизнь. Совсем незадолго до случайной смерти он начал обдумывать эту метапоэму, как грандиозный спектакль-мюзикл, который хотел он поставить в Париже.
– -------------------
P.S. В 2006 г. в «Новой библиотеке поэта» в Петербурге вышла подготовленная мной книга Галича.
ЧАСТЬ
(вступление, добавленное к книге в 2010 г)
Прежде всего, я хочу ещё раз напомнить, что эта книга — не литературоведческая.
В ней — мои личные отношения с поэзией, причём даже и не вполне сегодняшние. Книга написана в 1986 году, по следам огромного цикла моих радиопередач по «Свободе», цикла, который назывался «Поэт говорит о поэзии». С 1974 по 1985 я раз или два в неделю говорил по радио о поэтах и поэзии. Я не претендовал на объективность и систематичность. Сам жанр в моём понимании давал мне право на субъективность.
Несмотря на переделки текстов, все-таки статьи в этой книге, как я уже не раз подчёркивал, остаются в основе своей статьями 70-80-х годов ХХ века. Какие-то из статей, которые мне сейчас кажутся совершенно неинтересными или несправедливыми, я не включаю в сегодняшнюю редакцию, но мне не хочется делать вид, что книга написана сейчас. Поэтому нет тут кого-то, о ком я сегодня сказал бы, поэтому, когда я говорю о моих ровесниках, которые были в литературе уже более 25 лет назад и продолжают в ней жить, я всё-таки опираюсь на стихи, написанные тогда. Ведь иначе книгу пришлось бы переписать очень сильно, а мне этого делать не хочется. Пусть уж она будет такой, какая когда-то написалась, ну, с некоторыми сегодняшними изменениями.
***
Пушкинский век — привычно золотой, а начало XX-го — серебряный. Захотелось придумать название и для того расцвета поэзии, может быть, и не самой лучшей, который пришёл с оттепелью. Медный? Ироническое. Но вполне в духе древнейшего мифа…
Как чёртики из табакерки, после XX-го съезда выскочили тогдашние молодые поэты.
Именно тогда, начиная с 1956 года, в Москве и Ленинграде стали издаваться ежегодники «День поэзии». Поэтические вечера проводились повсюду — в скромных районных библиотеках и в колоссальных залах московских Лужников или питерском Концертном. Появилось и немало «поэтических кафе», которые, конечно, сразу же попали под контроль районных «комсомольских организаций», за которыми неизменно стоял КГБ. Но, так или иначе, интерес к поэзии во много раз возрос.
А к тому же ещё возникли «барды».
«Полвека все гитары были ржавы.
Традиция пошла от Окуджавы»
Более или менее шумное, но — главное — одновременное появление почти двух десятков новых имён в литературе, которую эти поэты буквально штурмовали в середине пятидесятых годов, и привело к тому, что их всех скопом стали называть шестидесятниками. Однако эта кличка большого смысла не имеет. Что общего между Александром Кушнером, например, и Владимиром Высоцким? И что общего между этими двумя замечательными поэтами и… ну хоть Евтушенко?
И всё-таки есть поэты, которые очень сильно объединены своим временем и очень упорно в нём сидят. Я бы только их и называл шестидесятниками, о них я напишу ближе к концу этой третьей части книги.
Итак — третья часть:
1. Питерский домовой. (Роальд Мандельштам)
2. Противовес небытию (Александр Кушнер)
3. За гранью трагедий (Наталья Горбаневская)
4. Взлёт на одном крыле (Юнна Мориц)
5. В поисках зелёных цветов (Николай Рубцов)