Русская жена эмира

Самари Артур Камалович

– Твои слова справедливы. Однако, кажется, мы уже опоздали. Глядите, купец с

Давроном уже возвращаются.

Все устремили свои взоры в сторону ущелья, но никого не увидели. В этот миг

Таксынбай выхватил из ножен меч и разом снес голову заговорщику. Безголовое тело

свалилось на рядом сидящего дервиша и залила его халат кровью. Тот от испуга

завизжал, оттолкнул мертвеца от себя и вскочил с места.

Затем Таксынбай поднял голову смутьяна, взяв

ее за бороду, и громко произнес,

обращаясь ко всем: «Люди, смотрите на эту голову и знайте: так будет с каждым, кто

осмелится завладеть чужим имуществом. Всем ясно? Салим, эту голову повесь на

дерево, и пусть все видят, что ждет изменников».

Одылбек и Даврон вернулись в лагерь до темноты. Над ущельем уже стояли сумерки,

хотя вершины гор еще светились от лучей заходящего солнца. Едва всадники сошли с

коней, к ним подошел Таксынбай со словами:

– Надеюсь, ваша поездка была успешной?

– Слава Аллаху, нашлось подходящее место, - ответил Одылбек.

Даврон как всегда молчал, и это сильно раздражало командира. Таких людей надо

опасаться: именно от молчунов следует ожидать удара кинжалом в спину, не раз говорил

Таксынбай своим солдатам.

– Здесь у вас все спокойно? – спросил в свою очередь полковник.

49

– Отныне будет покой. Мне удалось раскрыть заговор, - торжественно произнес

командир.
– Один из дервишей, на которого я вам жаловался, намерился убить меня и

захватить караван. Этот негодяй был уверен: стоит убить меня с моими помощниками,

как все перейдут на его сторону. Славу Аллаху, мои люди оказались верны своему

командиру. Я уже казнил заговорщика, вон на ветке висит его голова, - и Таксынбай

указал туда рукой.

Такая весть потрясла советника и главу ордена. Оба обменялись взглядами. Они

чувствовали себя виноватыми, что в свое время не обратили внимания на слова

Таксынбая.

– Кто бы мог подумать, что за простым любопытством может скрываться такое

коварство!
– удивился Николаев. – Видимо, я еще плохо разбираюсь в здешнем народе.

Хвала славному командиру Таксынбаю, спасителю каравана! Об этом я непременно

доложу эмиру. Ты заслуживаешь особой щедрости. Кто знает, может быть, ты скоро

станешь министром.

И Николаев крепко сжал ему руку и трижды захлопал по плечу. Даврон не мог остаться

в стороне и тоже протянул ему руку. Хотя в душе недолюбливал этого выскочку из

знатного рода, который был хвастлив и презирал простой люд.

– В этом деле есть и моя вина, - признался дервиш, - я нанял этого погонщика из наших

дервишей, не изучив человека

до конца. Хвала Таксынбаю за верную службу!

Такие слова привели главного охранника в восторг, и в знак благодарности он сделал им

легкий поклон.

И снова заговорил полковник:

– Столько золота может вскружить голову кому угодно. Теперь следует быть очень

внимательными к людям, ведь уже все знают, что хранится в хурджунах. Эта ночь будет

тревожной. Таксынбай, надо усилить посты из числа самых верных людей. Даже этого

недостаточно. Пусть каждый солдат, дервиш следят друг за другом и в случае опасности

извещают нас. Завтра решающий день пути. «Храни нас, Господь», – уже по-русски

сказал Николаев.

После Даврон направился к своим людям, ведя лошадь под уздцы. Под деревом его

ждали братья по вере. Они уже знали: сейчас будет весьма тяжелый разговор.

Николаев же зашагал к речке, за ним – его солдат. У берега полковник снял халат, чалму

и склонился над водой. Умыв потное лицо, шею, он сел на край широкого камня.

Утомленный ездой, затем он стянул сапоги и опустил ноги во прохладную воду.

– Почтенный Одылбек, - обратился к нему охранник, - не желаете кушать: есть шурпа,

говорят, очень вкусная?

– Пока не хочу: сильно устал.

В это самое время рядом появился Таксынбай. Он сам принес советнику горячий

бульон, тем самым оказывая знаки внимания.

– Должно быть, наш Одылбек голоден с пути, поешьте, - сказал он и опустил на камень

чашку и черствую лепешку хлеба.

Едва Николаев принял за еду, как деревянная ложка застыла в руке. В его голове

мелькнула страшная мысль: «Почему Таксынбай сам принес еду, обычно это делает мой

солдат? Может быть, по приказу эмира он всыпал в мой бульон яду? Здесь никому нельзя

доверять».

– Спасибо, командир, но я так устал, что никакая еда не идет в горло. После съем а

сейчас хочу только покоя, - и полковник опустил чашку на камень.

– Но бульон остынет быстро. А сейчас еще мяса принесут.

50

– Ладно, - согласился полковник, - чуть отдохну и примусь за еду.

Между тем Таксынбай направился к дервишам, которые обсуждали случившееся.

Появление чужака заставило их умолкнуть. Таксынбай опустился рядом с Давроном и

сам завел разговор об этом подлом смутьяне. И вновь уже до мелочей командир описал

заговор и в конце осудил дервишей, что те не сообщили ему и чего-то выжидали.

– Мы не успели этого сделать, - стал оправдываться один из них перед Давроном. – Ко