Русские не сдаются!
Шрифт:
— Кашин, командуй отходом! Все штуцера отдать мне! Солдатам Данилова принять груз! — отдавал я приказ. — Золото донесите. Оставляй сержант со мной всех, кого можно, но золото донесите… Выполнять!
Сержант, было видно, что-то хотел сказать, я не дал ему этого слеоать. Мы разделились. Не было шанса всем уйти. Нас нагнали бы. Нас и так догоняли, но может уйти часть, если прикрыть людей.
Почему я остался? Да очень просто… Иначе не могу; иначе, если бы заслон смели, я корил бы себя за это. И жить дальше вот так, в конфликте со своей совестью? Нет, не хочу.
Да и
Приказы не обсуждаются. Это Кашин знает четко. Так что он сделал все так, как было сказано. Мне передали заряженные пистолеты, штуцера, а сам отряд пошел дальше. Еще метров двести — и все, лес, там спасение. Туда вряд ли пойдут враги. А если и решатся, то частью сами потопнут в болотах. А еще, в лесу, на той поляне, где мы с Кашиным тренировались, должны быть конные солдаты. И перевес польско-французских преследователей окажется уже неочевиден.
— Мля, да где полковник? — выругался я, прицеливаясь штуцером в середину бегущей толпы.
Я был несправедлив. Отряд полковника почти не переставая стрелял в сторону поляков, все еще стремящихся переправиться на левый берег Вислы. Вот только и враг не дурак. Теперь не было одного места высадки на берег. Одна группа противника прикрывала другую. Ту, что теперь рядом, слишком рядом.
— Полковник выходит из лагеря. Идет полинейно! — под руку крикнул Фрол.
— Бах! — выстрелил я, и пуля ушла поверх бегущих голов.
Ружье лягнуло плечо так, что как бы не выбило сустав. Но нет времени прислушиваться к своим ощущениям. Нам нужно задержать вырвавшихся вперед человек тридцать, не меньше. Если дело и дойдет до рукопашной, то создать хотя бы возможность отбиваться. Пока соотношение где-то один к трем. Один изможденный, уставший русский воин к трем оголтелым, потерявшим корабль и сокровища французам и полякам.
— И все равно мы уже победили! — усмехнулся я, беря второй из пяти штуцеров.
Фрол, взявший на себя роль заряжающего, уже подхватил молоток, чтобы забивать новую пулю в ствол штуцера.
— Не надо! — сказал я Фролову и обратился ко всем: — Перезаряжать только фузеи. Два залпа и все. Больше не успеть. В штыки и шпаги, пистолеты.
И всё это я говорил под звуки марша. Вот ведь идиотизм… Полковник Лесли, люди его отряда, перли барабаны и под их бой маршировали в сторону леса. А ведь можно же и бежать! Чего я не понимаю? Не склонен считать Юрия Федоровича Лесли глупцов. Но барабаны…
— Бах! — выстрелил один из бойцов справа от меня.
Есть. Один преследователь свалился под ноги следом бегущего, и оба они упали. Да, они поднимутся, но это даёт нам необходимые секунды.
— Бах-бах-бах! — залпом ударили солдаты отряда полковника.
Издали стреляют. Они находились метрах в двухстах от бегущих на нас поляков и французов.
— Бах-бах-бах! — начали разряжать свои заряды бойцы оставленного мной плутонга.
— Н-на! — выстрелил и я из штуцера, выцеливая
Есть. Пусть ему подбил ногу, но этот — уже не боец.
— Пригнись! А-а! — это уже свистели пули в нашу сторону.
Есть потери… Горевать о них будем после. Но есть и живые, должные биться здесь и сейчас, чтобы товарищи за зря не умирали, а были отомщены. Расстояние — метров пятьдесят. Пора и шпагу из ножен вынимать.
— Бах-бах-бах! — стали разряжать пистолеты мои бойцы.
Я нагнулся и взял два пистолета в обе руки. Выстрел! Ещё!
Тридцать метров. Из-за пояса я достаю ещё два пистолета, разряжаю и их, попадаю одному из бегущих на меня в грудь. Нет времени пистолеты закладывать обратно за пояс, и я скидываю их на землю, извлекаю шпагу.
Как там шпага против сабли? Ближайшие ко мне поляки были вооружены изогнутыми клинками. Ну что? Пожил красиво и интересно, на том и спасибо?
До нас почти уже добежало человек двадцать. Отряд полковника застрял. У них появилась новая цель. Ещё три лодки переправились с другого берега, и полковнику приходилось уничтожать уже этот новый отряд противника. Так что мы оставались одни: двое раненых, трое убитых на девять бойцов, а против нас — два десятка противников.
— Русские не сдаются! — прокричал я. — А мёртвые сраму не имут! Постоим же, братья, за честь и славу России!
Есть слова, которые кажутся пафосными, но это смотря где и как их произносить. Здесь и сейчас каждое сказанное мной слово казалось не пафосным призывом, а истиной, тем состоянием моей души, которое переполняло. Нужно задорого отдать свои жизни.
Звон стали, вижу, что Фрол ранен, принял удар сабли на свое плечо.
— Бах-бах-бах! — сзади послышались выстрелы.
С трудом я держался, чтобы не повернуться назад, так как мой противник был уже метрах в пяти и стал заносить саблю чуть за спину для коварного удара.
— А-а-а! Так тебя! — кричали мои люди, а бегущие на нас поляки и французы падали замертво.
Я знал, что в лесу нас ждут. Там должен был оставаться ротмистр Саватеев.
Но и на это я не обращал внимания, мне стоило подумать, как всё же выжить. Сейчас, когда пришла подмога, когда уже трое преследователей обратились в бегство, понимая бессмысленность погони — можно думать не только о достойной воина гибели, но и о жизни.
— Kurwa Ruska zdechniesz [польс. Курва русская, ты сдохнешь!] — с криком ближайший ко мне поляк опустил саблю в рубящем движении.
Его плечо дёрнулось чуть вправо. Да, это тот коварный удар. Я понимал, что он собирается сделать — убить меня нижним рассекающим ударом своей сабли. Даже тяжёлой шпагой парировать такой сабельный удар практически невозможно. Вот одно — из немногих преимуществ сабли.
Резко делаю два шага в сторону, мой противник разворачивается. Теперь ему не так удобно наносить тот самый рубящий удар. Делаю шаг навстречу противнику, отталкиваюсь правой ногой и практически взлетаю, рука со шпагой — впереди. Отчаянные движения, но я в отчаянном стремлении жить опережаю на долю секунды своего врага, и моя шпага впивается в левое плечо противника.