Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания
Шрифт:
Материалом для данного раздела служат высказывания, в которых просматривается мотив «у них так, а у нас так» или «когда я сюда впервые приехала, мне было странно видеть, что тут…» – даже если и то и другое «на самом деле» не так, домыслено, додумано информантом позже или вовсе сочинено ad hoc как ответ на вопрос исследователя.
Маркеры чего?
Функции и значение этнических границ, которые разделяют группы и одновременно устанавливают точки соприкосновения между группами, могут быть разными в разных культурах (Barth 2000:
18–20).
Как правило, вопросы об этнической самоидентификации, заданные «в лоб» («Вы кто по национальности?»), неэффективны. Это связано с особенностями коммуникативной ситуации, в которой оказываются исследователь и информант: в то время как первый, задавая вопросы, стремится выяснить, как «на самом деле» устроена социальная конструкция, второй, отвечая на вопросы, как и в любой другой ситуации социального взаимодействия, прежде всего заботится о «представлении себя другим в повседневной жизни» (Гофман 2000 [956]).
Тем не менее мы нередко задавали информантам и прямые вопросы, рассчитывая на то, что «российская специфика» (национальность, фиксируемая в документах) послужит оправданием такому методу, поскольку даст возможность нашим информантам порассуждать на эту тему.
Как мы и ожидали, вопрос об их национальности, как и о национальности других людей, всегда представлял некоторую проблему. Само это понятие воспринимается двояко: как то, что «записано в паспорте» и не требует ни доказательств, ни мотивировок, и как некое «внутреннее свойство» того или иного человека, манифестируемое через внешние признаки. И если первое часто (хотя и не всегда) известно, то относительно второго обычно возникает недоумение.
Когда мы задавали, например, вопрос о национальности наших информантов или их родителей, информанты почти всегда реагировали, как если бы мы спрашивали об официальной приписанности родителей к той или иной национальности, о том, что записано в паспорте. При этом «настоящей» национальности может не быть вообще или она может отличаться от «записанной», ср.:
Г: А вы чаще себя как называете, если вас спросят: вы кто – русская? Местная? Инф: Да сейчас-то не знаю… Неудобно, что ли вот… я эвенка. А дети все местнорусские… И в паспорте написано, что я русская… А фактически я не русская. Эвенка я (ж 37 РУ). Мы спрашиваем о национальности родителей.
Отец – чуванец, у него мать-то была чуванка, с Походска, а отец – казак. Отца и написали почему-то чуванцем. Он не написался русским, а чуванцем написался (ж 17 ЧР).
Вопрос о национальности матери.
Инф: Я даже не знаю, что за нация у ней была. Такая красивая, кудрявая вся. Нация? Нет, не знаю. Кто ее знает. Г: А как вы думаете? Инф: Чукчанкой считали… Мы всегда ее чукчанкой считали… (ж 39 ЧР) —
т. е. ее всегда считали чукчанкой, но отвечающая не знает точно, что было у нее записано в паспорте, и поэтому не может (или не хочет) ответить на вопрос о ее национальности.
Ай, сейчас все перемешано. У меня внуки пяти наций: я сама по матери чукчанка, по отцу юкагирка, замужем была за русского человека. От этого русского у меня три сына, у трех
Информанты иногда просто не понимают вопроса о национальности того или иного человека, отвечают не о принадлежности к какой-либо группе, а как бы «индивидуально», и только после переспроса, сообразив, о чем их спрашивают, начинают искать (и находят) критерии отнесения человека к той или иной группе:
Г: А она [бабушка] кто? Инф: Она Малькова была. Г: Русская? Инф: Да, она совсем на русскую походила. Белая такая, крупная женщина. Это род был Мальковых, не знаю, из каких богатырей, но очень крупные люди (ж 29 ЧР).
«Национальность» существует для внешнего употребления, для начальства, при этом здесь, «на нашей земле», она ни к чему – и так всем известно, кто есть кто:
Г: Объясните: походчане – они кто? Русские? Или колымчане? Как вы себя называете? Инф: Да я тебе объясню. Оно одно – что колымчанин, что простой человек. Г: А вот вы поедете в Якутск, например, или куда-то далеко. И вас спрашивают: вы кто по национальности? Вы им что ответите? Инф: Русский. Тáк оно – русский. Национальность-то есть в паспорте, все вписано. Г: А если вас в Черском будут спрашивать: вы кто? То вы как скажете? Инф: А как? В Черском нас знают. Нас, стариков, знают (м 30 ПХ).
И совсем впрямую:
Г: Она [мать информантки] из колымчан, русская сама была? Инф: Ну, как мы. Г: А вы кто? Инф: Местные люди. У нас нету нации (ж 27 РУ).
При этом внешняя национальность, «вписанная в паспорт», воспринимается этими «людьми без нации» как нововведение, как признак прогресса и цивилизации по сравнению с прежними дикими временами, когда национальность не умели определять: [78]
Раньше национальности не определялись как следует. Не говорили эти малограмотные-то, до советской власти, в старину. Говорили «амгинский пашенный». Кто по национальности? «Пашенный», говорят. Это пашет, значит. Крестьянин (м 19 ЯК).
Довольно сложно добиться от старожилов ответа на вопрос, русские ли они. Они не понимают вопроса, уходят от ответа, противоречат сами себе, но, если настаивать, они придумывают ответ, приводя при этом определенные аргументы. Один из основных аргументов – язык. Вот характерный диалог:
Г: Русское Устье – русская деревня была? Инф: Русская. Потому что они давно уж жили очень. Еще вот мы-то сами еще не родились-то. Там жили, правда, старики-то. Вообще у русскоустьинцев в роду не одни русские были, смесь вот. Ну вот как мы были все, смесь… эвены там или эти другие. Откуда там они, правда, наши пришли или приехали, я уж это и не знаю (ж 35 РУ). И она же через несколько минут – о визитах приезжих русских в Русское Устье:
Инф: …всегда и говорили, что русские приехали. Русские приехали – они хорошо разговаривают, чисто. Г: Ну, вот вы говорите – русские приехали, а вы что, не русские, что ли? Инф: У нас-то говор… говорят, что мы неправильно разговариваем. Может быть, мы, и правда, немножко, у нас-то, конечно, акцент-то сейчас другой совсем, мы же не чисто разговариваем… Г: А вы понимали, когда приезжие говорят, или их трудно было понять? Инф: Не, ну их-то, конечно, хорошо можно понять, только мы-то сразу не разговаривали, потому что мы боялись, стеснялись, потому что вот мы неправильно что-то скажем… (ж 35 РУ).