Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века

Андреев Андрей Юрьевич

Какое же, в целом, значение имел Кёнигсбергский университет в это время для России? Эта эпоха оказалась значимой прежде всего тем, что именно тогда, впервые с петровских времен, высшее образование в стенах Кёнигсбергского университета вновь получили десятки молодых людей — уроженцев великорусских губерний. В 1758—1760-е гг. потребности государственного управления Восточной Пруссией приводили к тому, что Кёнигсберг постепенно наполнялся русскими людьми: офицерами, служившими при генерал-губернаторе Восточной Пруссии, чиновниками так называемой «Кёнигсбергской конторы» — органа временного управления, которому требовались переводчики, письмоводители и т. д. Для всех них наличие в Кёнигсберге университета являлось благоприятным обстоятельством, чтобы расширить свои знания, проявить интерес к наукам. Кроме того, воспользоваться «собственным» немецким университетом решили в это время и на государственном уровне, увидев подходящую возможность для обучения здесь будущих русских преподавателей и ученых.

В последнем главную роль сыграл И. И. Шувалов — фаворит императрицы Елизаветы, основатель и первый

куратор Московского университета, в котором он мечтал увидеть европейски образованных отечественных профессоров, для чего необходимо было организовать их подготовку за границей. Переход Кёнигсберга под власть России представился Шувалову для этого весьма удобным случаем. Уже в июне 1758 г. в Московский университет от куратора поступило распоряжение выбрать лучших из числа студентов, а также учеников, которые заканчивали дворянскую и разночинскую гимназии при Московском университете, для последующей отправки их в Кёнигсберг. На заседании Конференции (совещательного органа профессоров Московского университета) были выбраны трое студентов — Семен Зыбелин, Петр Вениаминов и Данила Ястребов, а также «пансионеры» дворянской гимназии — Матвей Афонин и Александр Карамышев — и разночинской гимназии — Иван Рыбников и Иван Свищов [284] .

284

Документы и материалы по истории Московского университета XVIII в. Т. 1. М., 1960. С. 115–116.

Все семеро юношей были привезены в Петербург, где, вероятно, лично представлены Шувалову, а затем, в конце августа 1758 г. выехали в Кёнигсберг. В историографии ранее встречались неправильные указания на то, что воспитанники Московского университета якобы около года провели в академическом университете, занимаясь под руководством Ломоносова. Виновником этой ошибки был сам Шувалов, который в одном из документов написал о своих подопечных, что они «все были вместе отправлены в Кёнигсберг из С.-П.-Б. в 1759 году августа в последних числах». Допущенная здесь куратором случайная ошибка в один год исправляется по матрикулам Кёнигсбергского университета, из которых видно, что Вениаминов, Зыбелин и Ястребов поступили в число студентов 10 ноября (н. ст.) I758 г. [285]

285

Die Matrikel der Albertus-Universit"at zu K"onigsberg 1. Pr. Leipzig, 1913. Bd. 2. S. 470.

Подробности учебы московских студентов в Кёнигсберге содержатся в рапортах, поданных некоторыми из них после возвращения в Московский университет. Так, Матвей Афонин сообщал, что в Кёнигсберг они прибыли 6 сентября, без четкого предписания, «каким предметам должны учиться» и, как было приказано в Петербурге, немедленно явились к генерал-губернатору Восточной Пруссии Н. А. Корфу. Старшие юноши, выбранные из студентов Московского университета, уже имели достаточную подготовку, чтобы немедленно приступить к слушанию лекций, но младших четырех учеников по совету губернатора было решено еще в течение года готовить к поступлению в университет, занимаясь с ними немецким языком и латынью [286] . Спустя год их проэкзаменовал на знание этих языков профессор И. Г. Теске, декан философского факультета, после чего 30 августа 1759 г. они также были вписаны в число студентов.

286

Документы и материалы… T. 3. C. 230.

Основным университетским наставником всех семерых россиян в Кёнигсберге был уже упоминавшийся профессор Ф. И. Бук. Под его руководством они прошли курсы философии, математики и экспериментальной физики. В 1759–1760 гг., по-видимому, занятия всех семерых студентов совпадали, и они посещали лекции философского факультета (Зыбелин и Вениаминов сообщали, что также слушали там у профессора Теске лекции по теоретической физике и брали уроки немецкого языка), и, судя по сохранившим архивным документам, жили они также вместе [287] .

287

РГАДА. Ф. 25. Ед. хр. 204. Л. 8—14.

Однако затем их судьбы разделились. В начале 1761 г. И. И. Шувалов прислал из Петербурга инструкцию, по которой среди младших студентов нужно было выбрать двух «для изучения земледелия и горных наук».

Наилучшие успехи показали Афонин и Карамышев, и в июле 1761 г. из Кёнигсберга их отправили дальше в Швецию, в Упсальский университет, где занятиями русских студентов руководил сам великий ученый-естествоиспытатель Карл Линней. М. И. Афонин вернулся в 1769 г. в родной Московский университет и был избран там первым профессором естественной истории и земледелия, а А. М. Карамышев преподавал в Горном училище в Петербурге, руководил горными заводами, имел звание члена-корреспондента Российской академии и Стокгольмской академии наук. Два других студента, Ястребов и Рыбников, были потребованы Шуваловым обратно в Петербург, где назначены преподавателями Кадетского корпуса, который Шувалову пришлось возглавить в начале 1762 г. по воле императора Петра III. Бывший же ученик разночинской гимназии Иван Свищов по составленным о нем отзывам оказался

весьма неприлежен, «за худое поведение» долгое время находился под стражей, и в июне 1760 г. Шувалов приказал возвратить его в Россию и «во его исправление» назначить служителем в Академию художеств на место «помощника тафельдекера» (в переводе с немецкого, служителя, который накрывает на стол) с ничтожным жалованием ю рублей в год.

Таким образом, дольше всего, до середины 1763 г. (т. е. всего в течение пяти лет), пробыли в Кёнигсбергском университете старшие студенты Семен Зыбелин и Петр Вениаминов. Окончив подготовительное для них обучение на философском факультете, они затем перешли к лекциям медицинского факультета, где слушали курсы анатомии, хирургии, физиологии и патологии, ботаники, фармакологии, клинической практики и химии и в конце получили о прослушанных курсах «официальное свидетельство с печатью» [288] . На этом их образование за границей, однако, не закончилось, поскольку из Кёнигсберга они были отправлены дальше в Лейден, где и защитили через год диссертации на степень докторов медицины. С. Г. Зыбелин и П. Д. Вениаминов по окончании командировки также вернулись в Московский университет, став первыми русскими профессорами на его медицинском факультете.

288

Документы и материалы… Т. 2. С. 172–173.

Описанная командировка была первой заграничной поездкой воспитанников Московского университета, предпринятой по инициативе его куратора, которая, как видно, увенчалась успехом, дав университету трех профессоров и еще трех преподавателей петербургских училищ. В последующей истории Московского университета такие поездки станут регулярными, без которых немыслимо будет поступательное развитие его профессорского состава, и о них еще пойдет речь в следующих главах.

Помимо будущих профессоров среди студентов Кёнигсбергского университета в рассматриваемые годы выделялась вторая группа россиян — переводчики Кёнигсбергской конторы, которые по собственным прошениям поступили в университет. История их появления здесь такова: весной 1759 г. генерал-губернатор Н. А. Корф сделал запрос в Петербург о присылке к нему переводчиков с немецкого языка. В Петербурге сочли, что таких переводчиков может предоставить Московский университет, откуда по распоряжению Сената в начале июня 1759 г. в Кёнигсберг были присланы четверо студентов и шесть учеников гимназий.

Все четверо студентов — Сергей Малиновский, Илларион Садовский, Панкратий Полонский, Илья Семенов — были переведены в Московский университет из различных семинарий и поэтому неплохо владели латынью, на которой читалась большая часть их лекций, однако немецкий язык знали гораздо хуже. Вот что сообщал, например, о себе Сергей Малиновский: в рапорте генерал-губернатору он указал, что происходит «из церковнических детей», имеет от роду 23 года, в науках упражнялся с 1747 г., вначале в Нижегородской семинарии, откуда 22 июля 1755 г. определен студентом Московского университета, где «4 года обучался юриспруденции натуральной и римской, которую уже и окончил, философии, теоретической арифметике и геометрии, красноречию латинского языка и немецкого с недавнего времени, с которого переводить еще не в состоянии. Что касается до латинского языка, то я как с оного на российский, так и с российского на оный переводить в состоянии» [289] .

289

Костяшов Ю. В., Кретинин Г. В. Указ. соч. С. 70.

Еще меньшего приходилось ожидать от учеников гимназий, юношей от 14 до 18 лет: немецкого языка среди них не знал никто, кроме четырнадцатилетнего Христофора Штеге (Staege), который, будучи сыном немецкого врача, в свою очередь едва мог говорить по-русски. Корф назначил всем прибывшим экзамен, на котором выяснилось, что никто из них не готов к службе переводчиком. И тогда сами студенты обратились к Корфу с письмом, в котором показали высокий уровень сознательности и то стремление к получению подлинного образования, овладению науками, которое мы уже многократно отмечали у русских студентов за границей. Сперва они объяснили, почему оказались не подготовленными стать переводчиками: «Мы, будучи в Императорском Московском университете студентами, обучались разных наук приличных студентскому званию чрез четыре года и чрез них старались принести Отечеству ту пользу, которое оно от них ожидало. Что касается до немецкого языка, то мы оного обучались не более как один год, который продолжая, изучали мы грамматические правила и делали под предводительством магистра не больше школьных ексерциций, и в сколь краткое время, при том многим заняты будучи профессорскими лекциями, ни говорить, ни переводить по-немецки, как должно обучиться не могли». Дальше же, видя свою неспособность к службе при генерал-губернаторе, но в то же время, не желая терять открывшиеся им новые возможности для учебы, они просили Корфа «сделать с нами отеческую милость и оставя нас при старой команде определить с находящимися здесь из Императорского Московского университета студентами для приведения к окончанию нашего обучения, дабы толики лет труды и издержанный на нас казенной кошт напрасно не пропал, и мы бы могли оказать пользу отечеству в рассуждениях нашего звания» [290] .

290

Там же. С. 72.