Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
31 мая в 9 часов вечера она поехала по просьбе мужа к нотариусу Лысенкову и просила его приехать, передав ему проект завещания. От Лысенкова она заехала за Медведевым, и приехав домой, увидела, что муж едва дышит. Когда приехал Лысенков с конторщиком, то послали за Петлиным, который привел и Лисевича, потому что недоставало свидетеля. В это время приезжал доктор Флитнер, но так как муж ее недоволен был его лечением и сказал, чтобы его гнали, если приедет, то ока сказала Флитнеру, что муж кончается. Флитнер, постояв на пороге комнаты, не подходя к больному, уехал. Соглашаясь составить нотариальное духовное завещание, Лысенков говорил, что это будет стоить 10—12 тысяч рублей. Он говорил, что напишет завещание и принесет в комнату ее мужа; она должна будет подписать вместо мужа, а потом уже подпишут свидетели в другой комнате. Проект был вписан в книгу; но когда она сказала Лысенкову, что денег у нее нет, что она может заплатить только на другой день, то Лысенков просил послать за доктором, который и был приглашен Петлиным. До приезда врача она думала еще, что муж очнется; но врач нашел, что муж уже умер. Лысенков объявил тогда, что свидетели подписать уже не согласятся, что он отвезет конторщика и приедет один, причем просил ее задержать Медведева и Петлина. Возвратись затем один, Лысенков объявил, что можно составить домашнее духовное завещание, которое будет стоить 6 тысяч руб., причем он берется достать свидетелей. Медведев привез Тениса; посылали за Киткиным, но он не приехал. Тенис
Обвиняемый Лысенков сознался, что завещание написано было уже после смерти Седкова и объяснил, что вдова Седкова умоляла его помочь ей. Тенис написал завещание с чернового, написанного тогда же самою Седковой; затем подписались Медведев и Петлин. Был ли при этом Бороздин,— он, Лысенков, не помнит. Киткин, кажется, подписал на другой день. Седкова выдала ему, Лысенкову, 500 рублей на расходы по утверждению завещания и больше от нее он ни гроша не получал. Обвиняемый Тенис показал, что он писал завещание со слов Лысенкова, когда уже Седков умер. Медведев, подтверждая показания Седковой, объяснил, что принимал участие в деле без всякой корыстной цели. Седкова по доброй воле подарила ему 70 рублей, сколько же получили другие — не знает. Обвиняемый Петлин, признавая, что завещание подписано было им уже после смерти Седкова, объяснил, что сделал это по просьбе Седковой и Лысенкова, денег от Седковой никаких не получал и сколько получили другие — не знает; слышал от Беляевой, что Лысенков просил у Седковой 6 тысяч рублей за завещание. Обвиняемый Бороздин показал, что знал Седкова по случаю займа у него денег под вексель; жену же его лично не знал. Далее Бороздин объяснил, что с 1873 года он имел несчастие содержаться в долговом отделении и терпел с семейством крайнюю нищету. Нотариус Лысенков постоянно помогал ему деньгами и работою; когда же Лысенков нуждался в свидетелях при совершении актов, то Бороздин являлся и давал в этих случаях свою подпись. 1 июня Лысенков пригласил его к себе в контору и просил его подписать завещание Седкова. Лысенков объяснил при этом, что завещание это, как говорила ему вдова Седкова, продиктовано было Тенису самим Седковым, что Седкова умоляла его, Лысенкова, помочь ей совершить завещание, что он вследствие того взялся приискать свидетелей. Имея к Лысенкову полное доверие как к человеку и как к лицу официальному, нотариусу, он, Бороздин, подписал завещание. Только впоследствии от Ирины Беляевой узнал, что оно составлено было уже после смерти Седкова. После заседания в суде Седкова выдала ему вексель в 500 рублей, наличных же денег она не имела и сама до такой степени нуждалась, что однажды отказала ему в 15 рублях. Обвиняемые Лысенков, Медведев и Бороздин в объяснениях своих, между прочим, указали на то обстоятельство, что покойный Седков получил за женою в приданое около 30 тысяч рублей. Седкова по поводу имущественных отношений к своему мужу на следствии объяснила, что она получила от бабушки приданого 5000 р. наличными деньгами, вексель на Демидова в 5 тысяч рублей и, кроме того, она имела бриллиантов и серебра на 3 тысячи рублей. В 1869 г. она получила еще тысячу рублей, но о том, от кого получила эти деньги, скажет брату мужа, а если он не откажется от требований своих, то объяснит о том на суде. Представляя к следствию на 57 тысяч рублей векселей, принадлежащих покойному Седкову, обвиняемая объяснила, что, кроме того, в окружной суд и в управу благочиния предъявлены ее векселя на 50 тысяч рублей по исполнительным листам, хранящимся частью у нее, частью у судебных приставов, к получению подлежит до 42 тысяч рублей, затем в конторе Баймакова с текущего счета получено ею до 33 тысяч рублей, так что стоимость всего имущества ее покойного мужа простирается до 180 тысяч рублей.
Свидетель полковник Клевезаль, знавший близко семейство Седковых, на следствии показал, что Седкова никакого приданого не получала, что перед свадьбою бабушка ее заняла у Седкова же 1 тысячу рублей под залог векселя Демидова в 3 тысячи рублей. Спрошенный затем вследствие показания обвиняемой свидетель капитан Ямщиков не подтвердил того, чтобы покойный Седков когда-либо говорил ему о желании составить завещание или о намерении оставить имущество своей жене. Следствием, между прочим, обнаружено, что Лысенков уплатил в течение лета 1874 г., с мая месяца по август, более 6 тысяч рублей разным лицам по векселям и внес в общество взаимного кредита на текущий счет с 6 июня по август более 11 тысяч рублей. Лысенков по поводу этого обстоятельства объяснил, что он получил 17 мая 1874 г. от отца своего на уплату долгов 10 тысяч рублей, вследствие чего и выдал вексель в этой сумме сестрам своим. Это подтверждено показанием В. Д Лысенковой, предъявившей следствию и вексель.
На основании всего вышеизложенного вдова капитана гвардии С. К. Седкова, 23 лет, отставной ротмистр В. Д. Лысенков, 31 года, поручик А. С. Петлин, 28 лет, отставной губернский секретарь А. П. Медведев, 56 лет, отставной подпоручик А. М. Киткин, 23 лет, отставной надворный советник К. А. Бороздин, 46 лет, фехтмейстерский помощник Н. М. Тенис, 31 года, обвиняются в том, что 1 июня 1874 года по предварительному между собою соглашению составили подложное, от имени умершего капитана гвардии Седкова, домашнее духовное завещание, которое затем из них вдовою Седковой, как бы наследницею, представлено было в петербургский окружной суд к утверждению, и вдова Седкова, кроме сего, в том, что подписала три чека, от имени покойного своего мужа Седкова и по таким подложно составленным чекам получила принадлежащих ему 31 тысячу рублей из конторы Жадимировского, Баймакова и Кo, что в отношении Седковой составляет преступления, предусмотренные ст. 1691 и 1692 Уложения о наказаниях, в отношении же прочих — преступление, предусмотренное 1691 ст. Уложения. Посему означенные Седкова, Лысенков, Петлин, Киткин, Бороздин, Медведев и Тенис предаются суду С.-Петербургского окружного суда с участием присяжных заседателей.
После
Господа судьи и господа присяжные заседатели. Дело, по которому вам предстоит произнести приговор, отличается некоторыми характеристическими особенностями. Оно — плод жизни большого города с громадным и разнообразным населением, оно — создание Петербурга, где выработался известный слой людей, которые отличаются приличными манерами и внешнею порядочностью и всегда заключают в своей среде господ, постоянно готовых на всякую неблаговидную, но легкую и неутомительную наживу. К этому слою принадлежат не только подсудимые, но и покойный Седков — этот опытный и заслуженный ростовщик, которого мы отчасти можем воскресить перед собою по оставшимся о нем воспоминаниям,— и даже некоторые свидетели. Все они не голодные и холодные в обыденном смысле слова люди, все не лишены средств и способов честным трудом защититься от скамьи подсудимых. Один из них — известный петербургский нотариус, с одного из самых бойких в отношении сделок мест города, кончивший курс в военно-юридической академии, другой — юрист по образованию и по деятельности, ибо был, к прискорбию для судебного ведомства, членом суда, третий — молодой петербургский чиновник, четвертый — офицер, принадлежавший к почтенному и достаточному семейству. И всех их свела на скамью подсудимых корысть к чужим, незаработанным деньгам. Некоторые, вам конечно памятные, свидетели тоже явились здесь отголосками того мирка, в котором люди живут тем, что имеют капитал, который великодушно распределяется по карманам нуждающихся и возвращается в родные руки,. возросши в короткий срок вдвое и втрое. Мы не будем вспоминать всех их показаний и вообще оставим из свидетелей лишь самых достоверных и необходимых.
Обратимся прежде всего к выяснению главного нравственного вопроса в этом деле, касающегося сущности завещания. Соответствует ли оно желаниям покойного Седкова? Согласно ли оно с его видами и чувствами? Вытекает ли оно из отношений между ним и женою? Пришла ли жена с своим подлогом на помощь решению, которое только не успела привести в исполнение застывшая рука ее любящего и окруженного ее попечениями мужа? Что за человек был Седков? У вас есть данные о нем и в письмах, и в словах свидетелей, его близко знавших. Скромненький офицер с капитальцем в 400 рублей, он пускал его втихомолку в рост, не брезгуя ничем, ни платьем товарища, ни эполетами кутнувшего юноши. Сбирая с мира по нитке, он распространял свои операции и за пределы полка и заполз было и в Константиновский корпус, но оттуда его попросили, однако, удалиться, погрозив разными неприятностями. Тогда он захотел расширить не территорию, но размер своих операций. Для этого нужен был большой капитал. Для капитала был совершен брак, не по любви, конечно, и без всяких нравственных условий и колебаний. Медведев рассказал здесь, как «приезжала сваха, говорила, что десять тысяч, а ей, свахе, чтобы пять сотенных...», сама Седкова заявляет, что ее предложили Седкову. Он не оскорбился предложением, по подлежащем размышлении сам сделал таковое же и получил капитал, не роясь в подробностях истории своей невесты и не отыскивая в ней указаний на мир и согласие предстоящей жизни. От него не скрывали той «легкомысленной жизни», о которой говорила здесь Седкова, но давали вместе с тем деньги. Он тоже не считал нужным скрывать своих свойств, и сразу показал бабке г-жи Седковой, с кем они имеют дело.
Вы слышали интересное показание Клевезаля и Демидова. За Седковой было 5 тысяч и бриллиантов тысячи на три. Но надо было сделать приданое. Ермолаева заняла для этого у Седкова 1 тысячу рублей. Будущий зять, давая деньги, взял в обеспечение вексель Демидова в 5 тысяч рублей и попросил Ермолаеву «для верности» написать на нем свою фамилию. Когда приданое было получено, в виде мебели, белья и платья, старушка принесла и занятую тысячу рублей. Но Седков поступил с нею великодушно. Он не взял денег. Он предпочел оставить у себя вексель в 5 тысяч рублей, на котором, к удивлению Ермолаевой, оказалась ее бланковая надпись. Правда, это стоило ему предложения офицеров Измайловского полка избавить их от своего присутствия, но деньги по векселю он взыскал сполна и таким образом приобрел за женою 13 тысяч рублей. Тогда-то развилась широко его деятельность с векселями, протестами и взысканиями, со скромными процентами по 10 в месяц...
Но жизнь не вышла из скромных рамок. В обыкновенной квартире человека среднего состояния была одна прислуга, обед не всегда готовился дома, а приносился от кухмистера. Развлечений не допускалось никаких. Но Седков не был узким скупцом, который забыл жизнь и ее приманки для сладкого шелеста вексельной и кредитной бумаги. Он решился забыть себя на время, обрезать свои потребности, замкнуться в своих расчетных книгах лишь до поры до времени, чтобы развернуться потом и позабыть годы лишений. Не даром писал он свой расчет занятий, называя его планом жизни и определяя с точностью на много лет вперед,— когда и что он сделает, когда выделить из складочного капитала оборотный, когда образует запасный, начнет ликвидировать дела и после «деятельности в полном разгаре», в 1879 году, будет иметь возможность осуществить написанное под 1880 годом слово — отдых. Таковы были его планы, такова его деятельность, поглощавшая всю его жизнь. Они ручаются за то, что это был холодный и черствый человек.
Такой-то человек женился на Седковой. Она рассказывала здесь, что была взята из института 15 лет, покинула бабушку, жила одна, не стесняясь требованиями общественной жизни. И эта жизнь с нею не стеснялась, открывая ее почти еще детским глазам свои темные, но завлекательные стороны. Она принесла в дом мужа скудное полуобразование, состоявшее лишь в том, что она лепечет по-французски, привычку к развлечениям и удовольствиям, незнакомство с трудом и привычку не отказывать себе в расходах; при этом она, вероятно, принесла не особенно сильное уважение к своему купленному мужу. Дома ее встретили счеты, записные книги, учет в расходах и мелочная, подчас унизительная расчетливость растовщичьего скопидомства. Отсюда споры, ссоры, попреки мотовством и расхищением имущества, сцены за потерянные горничною три рубля и целый ряд стеснений свободы. Отсюда раздражение против мужа, жалобы на него, попреки ему. По институтской манере Седкова принялась за дневник и ему поверяла свои скорби, которых не понимал ее муж, видевший в ней хотя и неизбежную, но отяготительную и разорительную прибавку к полученному капиталу. Защита, конечно, познакомит вас, гг. присяжные, с этим дневником. Вы отнесетесь к нему, без сомнения, надлежащим образом и припомните, что в такого рода документах человек всегда, невольно и незаметно для себя, рисуется и драматизирует пред какими-то ему безвестными будущими читателями.
Тем же направлением проникнут и этот дневник с его маленькою ревностью и длинным, многосложным и чересчур торжественным прощанием с мужем перед происшествием, состоявшим в том, что среди бела дня, близ Чернышева моста, в виду городового, Седкова бросилась в мутную воду Фонтанки с портомойного плота... После этого «покушения на самоубийство» отношения между супругами несколько изменились; шум ли этого происшествия или усиливавшаяся болезнь Седкова были тому причиной, неизвестно, но только писание дневника с жалобами прекращается, и через два года мы видим Седкову вошедшей отчасти во взгляды мужа и начавшую черстветь под влиянием вечных забот мужа о векселях, отсрочках и вычислении процентов. Она начинает исполнять при муже иногда обязанности дарового чтеца, а в последние недели его жизни является и даровым рассыльным, которому поручались иногда даже получения денег. И она, в свою очередь, вкушала от сладости лихвы и прелести роста и потихоньку от мужа, боясь ответа перед ним, выдает деньги под векселя.