Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века
Шрифт:
Я останавливался весьма подробно на рассмотрении действий Гартунга, потому что защита Занфтлебен условиями дела поставлена в такое положение; во-первых, потому что она тесно связана с защитой Гартунга, объяснение действий которого неминуемо отражается на Занфтлебен; во-вторых, потому что защита Гартунга часто ссылалась на нас, оставляя нам подробности дела.
Умысел Ольги Петровны, по мнению обвинения, проглядывает в том, что она просила станового пристава не опечатывать того комода, в котором лежал исполнительный лист на Суворова и Барятинского. Если бы Ольге Петровне было известно, что исполнительный лист в комоде, если бы это не был забытый и ничтожный документ, а похищенный, то, само собой разумеется, он или попал бы в общую массу документов, или из комода был бы вынут. А затем, и объяснение Ольги Петровны здесь на суде по этому поводу оправдывает ее. Судебный пристав Жаринов утверждает, что комод запечатан не был, и утверждает это на очной ставке со свидетелем Зайцевым; однако Ольга Петровна не пользуется этим обстоятельством, а утверждает, что комод был запечатан. При описи 11 июня в ее помещении умысел тоже не выплывает на том простом основании, что похищенное не прячут там, где прежде всего будут его искать.
Таким образом оказывается, что преступления не существует, так как нет умысла в деяниях подсудимых и нет самого похищения, потому что имущество покойного по описи соответствует той цифре, о которой, по словам Крапоткина, вызванным показанием Матюниной, покойный заявлял в своем прошении генералу Слезкину. Показание это имеет громадное значение как опровержение всех предположений о размере состояния покойного; Крапоткин заявил, что покойный считал свое имущество в 350 тысяч
Господа присяжные заседатели, я остановился на составе преступления. Я доказывал, что в действиях Ольги Петровны и Гартунга нельзя отыскать умысла и что имущество Занфтлебена расхищено не было. В своих объяснениях я упустил одно обстоятельство, которому придается особое значение,— это слова Ланского Зюзину, подслушанные наследниками на даче в селе Леонове 11 июня. В словах Ланского «зачем он не взял всего...» или «всех документов», как утверждают другие, обвинение видит многое; Ланской и Зюзин отрицают подобный разговор, но наследники настаивают. Оставим в стороне значение этих слов, мы остановимся на одном — верно ли послышалось наследникам, т. е. могли ли быть сказаны подобные слова. День и час смерти Занфтлебена, конечно, не мог быть известен никому и, несмотря на болезненное его состояние, смерть постигла его неожиданно. 11 числа Ольга Петровна, узнав о смерти рано утром, застала Гартунга еще в постели и тотчас же отправилась с ним на дачу. Имущество было взято Гартунгом около 6 часов вечера, а после отъезда Гартунга приехал Ланской, не встречаясь в этот день с Гартунгом. Стало быть, Ланской действительно мог интересоваться узнать, что происходило на даче до его приезда, потому что раньше узнать ничего не мог, но что мог ему ответить Зюзин? Зюзин служил у Занфтлебена, но в его дела посвящен не был, Зюзин знал, что были взяты документы Гартунгом, но какие это документы, все ли они или остались еще,— этого он знать не мог и, как не имеющий никакого прикосновения к делу, не мог быть даже посвященным в это кем-либо другим; спрашивается, как же мог Зюзин сообщить Ланскому, все или не все взял Гартунг? Ланской мог спрашивать Зюзина, все ли взято, а Зюзин мог ответить только или «не знаю» или «все». Стало быть фраза, приписываемая Ланскому, могла быть сказана только без «не»; Ланской мог говорить, зачем он взял все, видя в этом неосторожность, а наследники не хорошо расслышали эту фразу.
На этих объяснениях, во имя того же закона, который был положен в основу обвинения, защита могла бы остановиться, заявив, что обвинение не доказано, но нам был сделан вызов со стороны поверенного гражданских истцов. Он сказал, что если защита даст объяснение тем фактам, на которых он останавливался, тогда он откажется от своих слов. Я принимаю этот вызов и со своей стороны прошу обвинителя исполнить обещание. Мы явились сюда не для того, чтобы упражняться в словопрениях, здесь решается судьба подсудимых, и потому наше отношение к делу должно быть беспристрастно, а доказательства точны. Итак, я буду останавливаться на фактах в их хронологическом порядке. Прежде всего вам указывали на то, что имущество Занфтлебена оказалось в разных местах, чего не могло быть, если бы оно не было расхищено. Смерть постигает людей неожиданно. В тот момент, когда все обороты находятся в ходу, когда передаются поверенным для взыскания векселя, когда исполняются те или другие поручения, человек умирает, и, разумеется, смерть хозяина не может дать его имуществу способности слететься в одно место. Так случилось и здесь. Когда Занфтлебен умер, громадное количество векселей на 150 тысяч находилось у его поверенного Алферова, несколько документов находилось у Мышакова для исполнения поручений; часть имущества находилась в квартире Онуфриевой, свезенная туда при переезде на дачу, многое было на даче. Разумеется, что само по себе нахождение имущества в разных местах ровно ничего не доказывает, но остановимся отдельно на этих фактах. Прежде всего обвинение занимают векселя на 11 тысяч, найденные в д. Шаблыкина. Ни обвинитель, ни гражданский истец не хотят поверить, что это «старый хлам» потому, что по этим векселям будто бы получено 6 тысяч, не хотят допустить, что эти векселя действительно были сложены в комоде покойным. Вспомните какие документы там были: 1) Два векселя по 80 рублей каждый Вавасера, который был объявлен несостоятельным и кредиторы получили по 1/4 копейки в четыре года. Вавасер лишь в последнее время получил хорошее место и уплатил по одному векселю 80 рублей, но при жизни покойного этого места не имел; 2) Вексель Золотарева, находящегося в безвестной отлучке; 3) Вексель Веприцкого, умершего; 4) Вексель Кунт, по которому, по словам наследников, покойный взыскивать не желал; и, наконец, 5) две расписки Дубенского в получении векселей для взыскания, о которых нет никаких сведений. Вот все документы. Спрашивается, по которому же из них получено 6 тысяч и с кого можно было получать? Очевидно, что доказательства обвинения не вытекают из судебного следствия, и заявление о полученных 6 тысяч вытекает из неизвестного источника.
Вексель Калинина на 100 рублей не мог быть предметом похищения, потому что он был без бланковой надписи и воспользоваться им Ольга Петровна могла только с согласия Калинина, что повлекло бы лишь к новым обвинениям лиц, к делу не причастных, и очевидно, что заявление Ольги Петровны, что накануне этот вексель был привезен ею для протеста, вполне верно. Нам предлагают также объяснить, куда исчезли векселя Титова, Безобразова и Крадовиль, хотя сами обвинители и не представляют доказательств их существования, а напротив, товарищ прокурора говорит, что в кассовой книге значится уплата Титовым в марте месяце 300 рублей, но тем не менее предубеждение так велико, что этой уплаты не допускают. В кассовой книге, говорят, сказано об этом платеже глухо, а векселя эти были и перебывали во всех руках, хотя опять-таки обвинение недоумевает, как это могло случиться. Я полагаю, что там, где обвинение недоумевает, были ли векселя или нет, и у кого они были, и просит вас лишь верить тому, что служит во вред подсудимым, и объяснений со стороны защиты не может быть; как объяснить то, чего не знает обвинение?!
Прежде чем говорить о векселе Базилевского, нужно сказать несколько слов о правах душеприказчика. Вопрос еще спорный, правы ли Гартунг и Алферов, утверждавшие, что душеприказчик имел полное право взять имущество без охранительных мер, или обвинители, утверждающие противное. Дело в том, что принятие охранительных мер по нашему закону не составляет безусловной необходимости, и, напротив, когда они должны быть приняты, строго определено в законе. По моему мнению, Гартунгу следовало сделать опись имуществу для того, чтобы оградить себя перед наследниками, которые могли потребовать от него отчета, единственно ради осторожности, но, с другой стороны, по закону охранительные меры не могли составлять необходимости. Правительствующий Сенат разъяснял, что охранительные меры могут быть принимаемы только тогда, когда имущество, оставшееся после умершего вотченника, составляет в тесном и буквальном смысле слова открывшееся наследство, то есть когда по неизвестности, кому оно будет принадлежать, никто еще не мог вступить во владение иным способом и порядком, законом допускаемым. В этих случаях при несуществовании лица, которому имущество принадлежало, и при неимении в виду того, которому оно по праву могло бы быть передано, открывшееся наследство поступает под охрану законной власти. Душеприказчик, несомненно, является таким лицом, которому в силу завещательных распоряжений имущество могло быть передано для охранения; которому, независимо от времени утверждения завещания к исполнению, могло принадлежать распоряжение этим имуществом. В этом последнем случае можно указать, как на примере, из практики Кассационного Сената, дело Жданова. По существу своему, дело заключалось в том, что некая Ильина, оставила духовное завещание, в котором назначила своим душеприказчиком Жданова, а имущество завещала разным лицам и учреждениям. Завещание было составлено в 1864 г., завещательница умерла в 1866 году, завещание было утверждено в 1869 году, а в 1868 году, то есть почти за год до утверждения, душеприказчик Жданов подал прошение мировому судье о том, чтобы охранительные меры были сняты и ему как душеприказчику было бы предоставлено распорядиться имуществом. Судья отказал, Съезд тоже, а Сенат отменил постановление Съезда. После этих предварительных объяснений мы переходим к векселю Базилевского. Где этот вексель находился, недоумевает обвинение? Вексель этот
Оканчивая с векселем Базилевского, посмотрим исполнительный лист на Суворова и Барятинского, найденный 13 июня. Исполнительный лист, по словам Ольги Петровны Занфтлебен, был отдан ей покойным мужем, чтобы она возвратила его Суворову и Барятинскому, так как удовлетворение уже было получено. Против обвинения в похищении этого листа и в подтверждение справедливости слов Занфтлебен самым лучшим доказательством служит тот же исполнительный лист. Какое мог иметь значение исполнительный лист в руках Занфтлебен или кого-либо из обвиняемых? Независимо от того, что лист этот оплачен векселем Базилевского, что хорошо известно Занфтлебен, лист выдан на имя Озембловского с передаточной надписью последнего на имя покойного Занфтлебена. Правильно или неправильно совершена эта передача, вопрос другой, но получить по этому листу могли лишь Озембловский или наследники Занфтлебена и никто другой; очевидно, что этот лист в глазах душеприказчиков и Ольги Петровны не мог иметь какого-либо значения.
Свидетельница и наследница Кунт относительно пакета с надписью «Кунт», заключавшего в себе вексель Кунт на 7 тысяч, представленного становому приставу, утверждала, что пакет этот похищен Ольгой Занфтлебен, так как дарить векселя, хотя бы и в предсмертном распоряжении, не было в характере ее отца, да к тому же и пакет этот хранился в сахарнице. Обвинение следует за Кунт и также видит в этом пакете доказательство расхищения. Прежде всего, похитить вексель самих наследников слишком рискованно и, кроме того, бесполезно, потому что предъявить вексель потерпевшим — значит, дать им доказательство, а не предъявить — сделать точно также подарок в пользу Кунт. Кроме того, сама надпись на конверте ясно указывает на справедливость объяснений Ольги Петровны. Нужно сказать несколько слов о конвертах. Нам не удалось увидеть на судебном следствии ни одного конверта, между тем Василий Занфтлебен показал, что отец его вкладывал векселя в особые пакеты и делал надписи; мы также знаем, что векселя на 81 тысячу, в похищении которых обвиняется Ольга Петровна, находились в особом пакете и вынуты были из пакета 12 июня в квартире Гартунга Николаем Занфтлебеном, у которого и остался этот пакет и другие, по его же словам. Невольно спрашиваешь себя, отчего же эти пакеты не представлены и не были ли на них надписи, которые могли бы разрешить наши недоразумения или послужить одним из обстоятельств, облегчающих раскрытие истины? Но пакетов нет, и вопрос остается без ответа и, разумеется, дело нашей совести придать или нет этому обстоятельству значение.
О векселях Гартунга, во избежание повторений, говорить не буду, к объяснениям же защиты по поводу векселей на 81 тысячу прибавлю несколько замечаний. По мнению обвинения, объяснения Ольги Петровны о том, что эти векселя подарены ей мужем, есть позднейший вымысел, явившийся под влиянием опытного человека; хотя, говорит обвинитель, об этом и было заявлено 12 числа на даче, но этому заявлению не придается никакого значения, замечу от себя, потому что оно разрушает предположение обвинителя. Если 12 числа на даче, откуда не выезжала Ольга Петровна с момента увоза документов, куда не явился опытный человек, и где неотлучно присутствовали наследники, Ольга Петровна заявила становому приставу об этих векселях, то ясно, что не под влиянием совета опытных людей действовала она, а под влиянием иных обстоятельств. Придумывать такие сложные, в сущности, комбинации в такую минуту, когда пристав находил возможным сдерживать наследников от допросов Ольги Петровны, полагаю, она не могла. Обвинение чувствует, что в этом пункте его доказательства слишком слабы, и потому оно изменяет своему обещанию представить несомненные доказательства и говорит, что оно в них не нуждается, а предоставляет самой Занфтлебен доказать принадлежность векселей ей, указывая со своей стороны главным образом на то, что дарить векселя не было в характере покойного, что векселя с бланками — большая часть из оставшихся, и что ставить бланки было в привычке покойного. Мне кажется, что соображения эти ничем не подтверждаются, во-первых, а во-вторых, действительно есть доказательства принадлежности этих векселей Ольге Петровне.
Говоря о том, что дарить векселя не было в характере покойного, обвинение забывает, что этот подарок был сделан как обеспечение на случай смерти. Как бы ни был скуп Занфтлебен, он, однако, знал, я думаю, что, умирая, богатство с собой взять нельзя, оно должно остаться живым, и, смотря по тому, в чью сторону склонялись его симпатии, в сторону жены или детей, тому он и оставит большую долю. По своей скупости и недоверчивости покойный не давал права полного распоряжения теми векселями, которые предназначались в обеспечение Ольги Петровны, это правда. Он сам заведовал ими, сам сносился с должниками, получал проценты; вот почему и значится в кассовой его книге получение по векселям процентов, но все это нимало не опровергает объяснений Ольги Петровны. Да и скупость самого Занфтлебена совсем по делу не доказана; напротив, мы видим большое количество векселей от имени его сыновей, что указывает на то, что в деньгах им не отказывалось; свидетель Крапоткин помнит, что еще в 1875 году покойный желал обеспечить Ольгу Петровну деньгами, а свидетель Жеребин знает, что из денег, полученных от Талызина, Занфтлебен подарил Ольге Петровне 7 тысяч, а в ноябре при Матюниной он подарил ей вексель Панчулидзева; все это относится к тому времени, когда еще Ольга Петровна не была женой Занфтлебена. Бланки на векселях я считаю прямым доказательством того, что они были действительно переданы покойным Ольге Петровне, во-первых, потому что бланк обозначает эту передачу, а во-вторых, потому что нет иных объяснений этим бланкам. Допустить привычку Занфтлебена ставить бланки значит допустить привычку класть ценные вещи вместе с горючим материалом, да, кроме того, из письма Озембловскому мы узнаем совершенно противное. Покойный спрашивает Озембловского, как он желает принять векселя, по доверенности или по бланку; отсюда ясно, что бланк ставился по мере надобности; какая же другая потребность могла быть в этом? Поверенным они не могли быть переданы, потому что большинству (на 62) еще не истекли сроки, да притом вы видели, что в подобных обстоятельствах бланк ставился безоборотный. Векселя, бывшие в дисконте, имеют надписи уплаты, а на этих векселях таковых нет. Если они не могли быть переданы поверенным, не были в дисконте, то остается одно, что утверждает Ольга Петровна, и что точно подтверждается свидетелями Матюниной, Титовым, Безобразовым, Суворовым и Спиро, то есть, что этими векселями покойный обеспечил Ольгу Петровну на случай своей смерти. Из этих векселей выделяется вексель Спиро от 10 мая, составляющий, по мнению обвинителей, противоречие с объяснениями и Занфтлебен, и свидетелей, утверждающих, что передача векселей произошла в апреле. Точно определить число передачи, полагаю, никто не может, даже и сама Занфтлебен, и нужно полагать, что передача не происходила одновременно, но вексель Спиро совсем и не был подарен ей. Припомните слова Ольги Петровны о том, что покойный просил этот вексель передать Спиро, если он заплатит по бланку, и затем, если вы остановитесь на показании Спиро, вы будете иметь объяснение этим словам. Спиро желал занять у Занфтлебена денег, но, за неимением их, получил бланк для дисконта, а в обеспечение выдал вексель. Когда Спиро уплачивал по бланку, то вексель, взятый в обеспечение, разумеется, должен быть возвращен.