Русский аркан

Громов Александр Николаевич

И остаться с нею в камере наедине?!

Катенька внутренне сжалась. А новая узница вдруг подмигнула ей без приязни и осведомилась низким, с чувственной хрипотцой голосом:

– Таки сидим?

– Сидим.

– Ты-то себе сидишь, а я-то себе стою. А ну-ка подвинься, милочка. Расселась.

– Ах, пожалуйста! – Катенька, вспыхнув, подвинулась на топчане.

Некоторое время сидели молча.

– Ты кто? – первой подала голос новая узница. Церемоний она, похоже, не признавала. – За что тебя?

– Аграфена Коровкина, – назвалась Катенька. – А за что –

не знаю.

– Груня, значит. Сама-то откуда?

– Из Пензенской губернии. В Москву приехала место искать.

– Врешь, – безжалостно определила новая знакомая. – Не умеешь врать, а таки врешь. Глупо. Погляди на себя, какая ты Груня! Да и разговор выдает. Ну, дело твое. А я Софья Лейбовна Блювштейн. Или, если хочешь, зови меня Шейндлей-Сурой, мне без разницы.

«Еврейка, – поняла великая княжна, чуточку успокоившись. – Ну и типаж, однако. Кто она – мошенница? Содержательница притона? Похитительница драгоценностей? Вот и отменяй ради таких черту оседлости…»

Последней мысли Катенька устыдилась и постаралась ее забыть.

Она не ответила. Еще помолчали. Великая княжна чувствовала, как Софья (или Шейндля?) разглядывает ее без особых церемоний. А когда затянувшееся молчание стало невыносимым, вдруг странно и дико прозвучал вопрос новой знакомой:

– Выйти отсюда хочешь?

– Конечно. – Вздрогнув от неожиданности, Катенька взяла себя в руки. – То есть хотела бы… но как?

– Глупая. Это совсем просто. Ты, что ли, никогда в полицейской части не сидела?

– Не сидела, – призналась Катенька.

– Оно и видно. Ну да ты не морщись, это дело житейское. Может, для тебя и лучше, что не сидела. Ладно, объясню. Гляди сюда. Тебя вчера взяли, верно?

– Да, и не знаю за что…

– Помолчи-ка. Я знаю. Подвернулась под руку, вот и взяли. Вполне себе уважительная причина. Хитров рынок полиция вчера громила. А! Шуму много, а толку, как всегда, не будет.

– Это почему? – неожиданно для себя вступилась за полицию Катенька.

– По кочану. Ты меня слушай, уж я нашу полицию со всех сторон знаю. Им что главное? Откозырять: задержали, мол, стольких-то. Им: молодцы! Они: рады стараться! Девять из десяти взяты ни за что и будут отпущены на волю, но кому это интересно? Но тебя не выпустят, не надейся.

– Отчего же? – взволновалась Катенька.

– Раз вчера не выпустили, значит, с тобой все не так просто, – пояснила новая знакомая. – Ты не из уголовных, я вижу. Может, любовника прирезала, а? Нет? Да ты не стесняйся, я не выдам. Все равно нет? И не политическая? Ну и ладно, всякое бывает. Мне без разницы. Может, твои приметы на чьи-то похожи или пашпорт не в порядке. Разберутся – выпустят… не сразу, понятно. Хотя иные, бывает, на каторгу идут за чужие дела, так-то…

Катенька вздрогнула.

– На каторгу?

– А куда ж еще? Разве что на поселение, кому повезет. А совсем не повезет, так и на эшафот – два столба, одна перекладина… Деньги-то есть?

– Что?

– Деньги на адвоката есть, спрашиваю?

– Деньги? Есть.

Екатерина Константиновна понятия не имела, сколько денег нужно на защиту в суде.

Да и как их теперь получить, когда они оставлены на квартире?

А если квартиру обворуют, пока она сидит в тюрьме?..

Великая княжна вздохнула. Положение казалось тяжким, впереди сгущались грозовые тучи и ни единого просвета.

– Это славно, когда можно пригласить хорошего адвоката, – выждав небольшое время, с непонятным значением заговорила новая знакомая. – Очень даже замечательно. Могу поспособствовать найти хорошего, такого, что грязной водой дочиста отмывает. Недорого возьму. Надо? Нет? А можно сделать проще, но дороже станет. Хочешь уже сегодня выйти отсюда, а?..

– Как это? – оторопела Катенька.

– Очень просто, глупая. Вызывают меня, Софью Блювштейн. Вместо меня выходишь ты. Свежего дела на мне никакого нет, так что меня, то есть тебя, отпускают восвояси, понятно?

– Но как же…

– Тьфу, тугоумная! Дежурство в части длится сутки, смена в девять утра. Те архаровцы, что тебя вчера сажали, через полчаса по домам разойдутся – на перинах отсыпаться. Новая смена нас с тобой еще и в глаза не видывала. Теперь следователи. Эти ходят на службу каждый день. Тебя вчера на допрос водили?

– Нет. Только к дежурному офицеру.

– Ну и прекрасно! Видишь, как все чудно складывается! Никто не знает нас в лицо. Значит, как вызовут Софью Блювштейн, выйдешь ты вместо меня, это раз. Что отвечать следователю, я тебя научу, это два. Да следователя еще, может, и не будет, я же говорю: свежего дела на мне таки нет. Это три. Ну, может, бумагу какую дадут подписать… насчет сто первой версты или еще чего. Подписывай. Ничего не бойся. Если увидишь, что я тебя обманываю, просто назови себя – и дело с концом. Задний ход дать успеешь, и ничем он тебе не грозит. Может, посекут слегка, но и только…

– Как… посекут?..

– Розгой. Ты не перебивай, ты слушай. Окажешься на воле – сходишь по одному адресу, отнесешь деньги. Три тысячи рублей. Адрес и слова, какие нужно сказать, выучишь наизусть. Это четыре. Там же и помогут с новой ксивой…

– С чем? – робко пискнула Катенька.

– С пашпортом. Твой-то пашпорт останется в полиции, а жить совсем без ксивы в России таки не рекомендуется. Не тушуйся, пашпорт тебе сделают лучше настоящего и недорого возьмут. Это пять. Понятно?

– Понятно. Но… три тысячи?

– А сколько же ты хотела, голуба моя, за свободу? Три копейки? Все имеет свою цену. Тебе свобода, мне неудобство… За эти деньги я обещаю три дня выдавать себя за… как тебя?.. за Аграфену Дормидонтовну Коровкину. По тысяче за сутки. За трое суток можно унести ноги на край света. Что, дорого прошу? Так я же не настаиваю. Не согласна – сиди тут, клопов корми.

– Согласна! – воскликнула великая княжна. – Однако…

– Что «однако»? – догадливо ухмыльнулась новая знакомая. – Думаешь, с чего это я тебе поверила, а? Вдруг взяла да поверила на слово, да? Ну признайся: думаешь? А нечего тут думать. Я в людях не ошибаюсь. Ты меня не обманешь. Полицию обманешь, а меня нет. Я с тебя слово возьму, а ты его сдержишь. Верно?