Русский флаг
Шрифт:
— А что я? Мое дело службу нести. Вот и буду в крепости сидеть, да не пущать. И все… Экспедиция неровен час уйдет, а нам с башкирами жить, — отвечал атаман.
— Не выйдет так. Но отчего же ты, атаман, в Петербург не напишешь, что твориться здесь? — удивлялся я, на что казак только ухмыльнулся.
Учитывая дефект на его лице, ухмылка была похожа на звериный оскал.
Не хочет атаман лезть в те дела, что ему невыгодны. Ссориться с Татищевым не хотят.
Да! Я уже понял, что к чему и откуда появился тот отряд, что напал на меня. Все идет к тому, что разжигается война с башкирами.
Как-то много выходит кого нужно подчинить, чтобы выйти на Индию. А там еще и пуштуны, много иных народов, Тибет и горы. Дороги на Индию найдутся и это был бы просто отличный план. Но для этого нужно брать под плотный контроль многие земли.
Ресурсов при этом сжечь просто немерено. Афганские земли только чего будут стоить! А это время, пусть уже и полностью с доминированием Европы, но с недостаточно развитой медициной и санитарией, чтобы за тридевять земель водить армии. Хотя, даже такая логика не значит, что нельзя думать в этом направлении. Кто будет иметь торговлю с Китаем и Индией — тот и будет управлять миром. Ну или будет одной из сильнейших держав.
— Ешь, пей, капитан! Расскажи мне, как там, в Петербургу живут. Но после… Не враг я тебе, ну и не друг.
— Боишься, атаман?
Казак зло зыркнул на меня. Его рука машинально ударила по ляжке, где должна была висеть сабля. Но и я показывал свою решимость.
— Будет тебе… Это вам, дворянам, на эти… дуэли вызывать. Тут иная ценность жизни. Она не большая, но оттого все еще больше жить хотят. Если я пойду против заводчиков императорских, то неровен час буду объявлен бунтовщиком. Так что я не трогаю, меня не трогают. Мир тут шаткий. Кто пойдет супротив другого, начнется… Не нужно сие этим местам.
— А уже не происходит то, о чем ты говоришь? — спросил я.
— Да, но я в стороне, в крепости, на довольствии повышенном. Воно и десять пушек обещали, пороху прислали…
Я не стал больше подымать эту тему. Выгодно атаману такая ситуация, когда на его и его крепость обратили внимание, вот он и пользуется. А мне-то что делать? Я же не могу, как казаки, сиднем сидеть в Сакмарской крепости, да подсчитывать, что там власти присылают вкусного, да ценного.
— Кто нынче у башкир решает? — спросил я у атамана.
— Неужто решил поговорить с ними? — усмехнулся Степан Данилович Старшинов.
Но казак увидел мою решительность и отсутствие и намека на шутку. Да, я всерьез думал над тем, чтобы пойти и поговорить с башкирами. Нужно узнать, почему они начинают бунтовать, на какие уступки центральной власти пойдут. Я, как посмотрю, если этого не сделаю, то будет разговаривать только оружие.
От автора:
Законченная серия. Попаданец в лихие 90-е становится участником «боев без правил», но спортивной карьере мешает криминал. СКИДКА на всю серию: https://author.today/work/289565
Глава 9
'Безумству храбрых поем мы песню,
Безумство храбрых — вот мудрость жизни'. Максим Горький
Сакмарская
27 августа 1734 года
Сегодня впервые повеяло концом лета. Это когда не только чуть похолодало. И слух, и зрение, и все чувства сообщают, что природа увядает, неприятно пахнет упадком и славным, но прошлым, предвещая морозное будущее.
Каждая пора года для меня имеет собственный аромат. И осень несёт из этих ароматов самый неприятный. Будто бы все хорошее прошло, лето угасает, а впереди — одни морозы. Вот почему зимой много праздников: без веселья не перенести нам смерть природы.
Для меня это именно так. Но я знаю, что есть люди-оптимисты, которые любят зиму, даже ждут ее с нетерпением. Наверное, в прошлой моей жизни таковых было куда как больше, чем сейчас. Ибо зима… Это страшно, если нет центрального отопления, если коммунальщики не чистят дороги, если нет магазинов в шаговой доступности и автомобилей с печками.
А ещё курьеров с термосумками и на скутерах, чтоб их так.
Так что зимой в этом времени не только умирает природа — почти все замирает, в том числе и политика, чтобы с самого начала весны выстрелить новыми явлениями, вызовами, решениями, которые назрели во время долгих вечеров в замкнутом пространстве в своих домах. И думаю, что те явления, коими выстрелит по весне башкирская земля, не понравятся многим.
Уже сейчас понятно, какой взрыв готовится. Какой очередной вызов для России, а еще и консервация проектов. Ведь только через более чем сто лет Российская империя продолжила бы свое движение в Азию, при этом потеряв возможности, что есть сегодня.
В силах ли я что-то изменить? Ну так, а для чего я здесь? Девичьи чресла мять? Хотя, не спорю, это любопытное занятие мне тоже оказывается весьма приятным.
— Это сущее безумие! — сказал прапорщик Саватеев и в отрицании покачал головой.
Я же в тот момент обратил свой взор на Подобайлова. Теперь была его очередь высказаться по поводу моего решения.
— Как вы сказали, господин капитан: смелость города берёт. Я всегда за смелость — против трусости. Но нынче… сие же словно к зверю лютому в нору залезть, — последовал ответ и от поручика Подобайлова.
Я кивнул ему, принимая его точку зрения, и теперь уже посмотрел в сторону Данилова.
— А я так думаю, что идти нужно. Если есть такая возможность, что можно исправить и предупредить войну, то это нужно, необходимо делать! Но я с вами, господин капитан, — решительно сказал Антон Иванович Данилов, привлекая на себя всеобщее внимание.
На самом деле я знал, что почти все офицеры моей роты договорились и пробовали меня отвадить от такого мероприятия, как посещение старейшин башкир. Наверное, с Даниловым они не успели стакнуться. Да и я постоянно держу его при себе. Так до сих пор не решил, что с этим офицером делать. Вот и влияю на него мнение, пробую перевоспитать и решить, где пригодится Антон Иванович дальше. А если не оставит свою затею, то… Придется принимать жесткие решения.
Ведь затея эта была мало того, что опасна и лиха, так ещё контрпродуктивна. А уж упрямства и лихости ему было не занимать — на троих хватит.