Русский калибр (сборник)
Шрифт:
Стеннард испытующе посмотрел на меня. Как аптекарь на весах тщательно взвешивает составляющие своих пилюль, так и он сейчас скрупулезно отмерял ту порцию истины, которую собирался мне доверить. Наконец американец широко улыбнулся и легонько хлопнул обеими ладонями по столу.
— О’кей, месье Дюпре. Поскольку через некоторое время вам всё равно предстоит встреча с нашим общим другом — Давидом, я уповаю на вашу порядочность. Не стоит говорить с ним… обо всём. Ладно? Лично у меня нет на его счёт никаких планов. Абсолютно. А что касается моих шефов… очень многое зависит от позиции, которую займёт ваш отец. И в любом случае — никому, поверьте, никому не нужна огласка. Весь вопрос заключается в цене, которую нужно будет заплатить
— Валяйте, — интерес к жизни угас во мне окончательно.
Опять, уже в который раз, всё заканчивалось на моём отце. Он был последней инстанцией, все ниточки вели к нему. Как ему это удавалось? Много лет назад я раз и навсегда решил не задаваться этим вопросом. Рождённый ползать — летать не может, прав был господин Пешков. Играя с отцом, я проигрывал даже не постоянно — я проигрывал ему всегда . А Липке они, похоже, просто убьют. Так о чём тут говорить…
— Кажется, вы расстроились, Андре? — участливо спросил Стеннард, отложив телефонную трубку. — А с какой стати? Я же говорю вам — всё решится так или иначе, и мы ещё будем друзьями. Честное слово, вы мне очень симпатичны. Жизнь развела нас по разные стороны, но это сегодня. Кто знает, как она обернётся завтра? Будьте профессионалом и смотрите на всё проще. Выкиньте из головы этот ваш «комплекс короля». В этой игре и вы, и я — пешки, профессиональные пешки. А хозяйничают на доске совсем другие фигуры. О! Вот и наши кальмары…
И я послушно выбросил все мысли из головы. Собственно говоря, там и выбрасывать-то было особенно нечего. Не мысли, а так… сплошное недоразумение.
Глава десятая
Проснулся я так, как это и происходит со всеми нормальными людьми, — внезапно. И привычно отметил для себя, что опять упустил самое главное. С детства мечтал поймать момент, что отделяет сон от «не сна». Ну, может быть, не поймать, а осознать, понять, уловить, как именно это получается. Только что сознание витало в заоблачных далях, бац, — и вот я уже ощущаю себя лежащим в постели. Немного побаливала голова, но в остальном мне было удивительно хорошо и уютно. Пахло свежим бельём, в воздухе витали едва уловимые ароматы дорогого мужского одеколона, хорошего трубочного табака. «Thomas Radford»? «Mac Baren»? Не вспомнить… интересно, куда это я попал?
Окончание «званого обеда» с Дейвом Стеннардом я помнил отлично. На десерт он угостил меня чудным портвейном, «Calem», десятилетней выдержки. Потом мы ещё долго беседовали, обсуждая тонкие и исполненные очарования хайку Бусона, большим знатоком которого оказался Дейв. Затем он извинился, сказав, что должен ещё очень многое успеть сделать до прибытия в Рим, а посему хотел бы откланяться. Точнее, откланяться он предлагал мне. Отказаться не было ни малейшей возможности, и я без лишних рассуждений согласился проследовать в отведённую мне каюту. Дальше, правда, Стеннард повёл себя не по-джентльменски. Заявив, что опять-таки очень сожалеет, он пригласил в нашу «трапезную» какого-то господина, облачённого в белый комбинезон, который явился в сопровождении двух здоровенных, вооружённых до зубов молодцов. Господин оказался местным врачом, и он страстно желал облегчить мою участь. Посредством шприца с какой-то дрянью. Таким образом эти господа надеялись обезопасить экипаж яхты от моих домогательств. Стеннард уговаривал меня, «добрый доктор» согласно кивал и улыбался, а подпиравшие стены каюты санитары бдительно следили за тем, чтобы я не выкинул какого-нибудь фортеля. Скрепя сердце, я согласился. И тут же получил в вену лошадиную дозу снотворного, мгновенно свалившую меня с ног. Последнее, что я помнил, — серьёзное лицо Стеннарда, склонившегося надо мной. И
Сквозь опущенные веки я ощущал свет солнечных лучей, откуда-то доносилось щебетание птиц. Значит — день. Если предположить, что с ценителем морской кухни и Бусона мы расстались где-то около четырёх часов дня, то… получается сплошной праздник жизни. По самым приблизительным выкладкам я проспал не менее пятнадцати часов. А до того было — около двенадцати! Положительно, мой организм вошёл в полосу везения. Выяснить бы ещё, где находится эта полоса…
Я открыл глаза и, не меняя положения тела, быстро огляделся. Комната. Стол, стулья, шкаф. Окно. За окном — деревья, но что-то мешает мне видеть их отчётливо. Приглядевшись, я понял — что. Весь оконный проём был закрыт частой решёткой из тонких, но наверняка очень прочных металлических прутьев. Обстановка в комнате была скромная, но мебель отнюдь не выглядела «казённой». Напротив, в ней чувствовался стиль и соответствующая стилю цена. То есть — не больница. Жаль. Медсёстры в коротеньких халатиках, массаж, питание «с ложечки», свободный вход и выход… М-да.
Стараясь производить как можно меньше шума, я осторожно потянулся и сел на кровати. Поставил ноги на мраморный пол, гладкий и прохладный на ощупь. Обнаружил, что пребываю в первозданной наготе, даже нижнего белья неизвестные домохозяева меня лишили. Впрочем, новая одежда лежала на стуле, стоявшем рядом с постелью. Больше я ничего сделать не успел. В соседнем помещении послышался лёгкий шум, звук неторопливых шагов, и на пороге комнаты возник среднего роста мужчина, лет пятидесяти, одетый в черные брюки и белую рубашку без галстука. Ничего из ряда вон выходящего во внешности этого человека не было, за исключением, может быть, причёски. Вернее, демонстративного отсутствия таковой. Голова вошедшего была напрочь лишена какой-либо растительности, но от этого отнюдь не проигрывала. Красиво вылепленный череп, умеренно загорелая кожа, мелкие, но выразительные черты лица, проницательные тёмные глаза — всё в нём было удивительно «в меру». Людей без волос я всегда классифицировал по трём разрядам: лысина запущенная, искусственная и элегантная. Вошедший явно относился к последнему типу. И он мне отчего-то был безумно симпатичен.
— Вы проснулись? Это прекрасно, я уже заждался. Будете завтракать? — глубоким приятным голосом спросил он, улыбаясь.
— Спасибо, с удовольствием. Доброе утро, Давид, — и я искренне улыбнулся ему в ответ.
— Шах, — извиняющимся тоном сказал он. И уже совсем грустно добавил: — И мат.
Я чуть было не расплакался от досады. Взглянув на мою расстроенную физиономию, Давид, как обычно, начал меня утешать:
— Ну что вы право, Андре… хотите, сыграем ещё партию? Вы и в самом деле очень хорошо играете. Я расставлю?
— Да бросьте вы, Давид. И так всё понятно. Девяносто девять — ноль. Это даже неприлично.
Я действительно неплохо играл в шахматы. По крайней мере до встречи с Давидом я имел наглость так думать. Но это… Играть с ним было сущим мучением, мне постоянно казалось, что он уже давно успел просчитать всю партию от начала до конца и продолжает игру лишь из снисхождения к моим жалким потугам. Обыграть его — эта мечта давно развеялась, превратившись в дым.
— Ну хорошо. Попробуем завтра. Мне, наверное, просто везёт.
— Давид, в шахматах не существует везения. Это не та игра.
— Правда? — Он искоса посмотрел на меня.
— Правда-правда, вы об этом прекрасно знаете. Вам никогда не доводилось играть с гроссмейстерами?
— Нет, — без особого огорчения вздохнул он. — Я вообще очень давно не садился за шахматы. Последний раз это было лет десять назад, мы тогда часто играли с дочерью…
Он внезапно замолчал и испуганно посмотрел на меня. Я хотел было сделать вид, что ничего не заметил, но потом передумал. И двинулся напролом: