Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина
Шрифт:
— Вот мы и дома! — радостно воскликнул Петр Иванович.
Дом, возле которого они остановилась, был невелик, но уютен. Здесь и поселил Беневоленский Петра Ивановича с молодой женой.
Женитьба Петра Чикомасова на помощнице Беневоленского Насте совпала с окончанием им духовной семинарии в Загорске. Известно, что накануне выпуска в назначенный день в Троице-Сергиевой лавре собираются девушки, повязав для этого случая особые платочки. Будущие батюшки уж знают, зачем девушки пришли сюда. На смотринах поповских невест «случайно» оказалась Настенька, посланная
Заметив ее, Чикомасов не мог не улыбнуться.
— Ты что это, Настенька, жениха приехала искать?
— Я за вами, Петр Иванович, приехала, — строго возразила Настя. — А замуж за вас я вовсе не собираюсь, хоть вы мне когда-то и предлагали.
— Да я пошутил тогда, дурочка, — смутился Чикомасов, вспомнив некрасивую историю из своей комсомольской молодости: тогда, проиграв в карты, он дал дружкам торжественную клятву жениться на ненормальной приживалке Беневоленского и не выполнил обещания только потому, что, узнав о клятве, священник сурово его отчитал и даже пригрозил написать жалобу в горком.
Услышав слово «дурочка», Настя горько-горько заплакала. Уж сколько она всего передумала об этой встрече, сколько навоображала. И вот тебе, получи! «Дурочка»!
В этот миг Петр Чикомасов понял, что все, что было с ним прежде, весь тот духовный переворот, что он пережил ночью в церкви, все мытарства и страдания, что достались ему и от властей, и от родной матери, чуть не погубившей собственного сына, принудительно поместив его в психлечебницу, — все это было не более чем расчесыванием своей гордости в сравнении с тем, что предстояло сделать сейчас. Не из жалости, а по сердечной любви. Через месяц он обвенчался с Настей в церкви Преображения Господня.
Едва «Нива» остановилась у калитки, из дома высыпала ватага детишек, одетых однообразно, но опрятно. От детдомовцев их отличало то, что вели они себя гораздо скромнее, не скакали возле машины, не галдели наперебой, а только, привстав на цыпочки, с жадным любопытством приникли личиками к окнам машины.
— Мои! — с нежной гордостью объявил Петр Иванович, любовно поглаживая стекла с внутренней стороны и не торопясь выходить наружу.
— Неужели всё ваши? — не удержался Половинкин.
— А чем прикажете заниматься районному попу долгими зимними ночами? — смеялся Чикомасов. — Либо в карты играть, либо детишек строгать. Последнее — гораздо интересней.
— Как это — строгать?
— А вы прочитайте сказку Алексея Толстого про Буратино.
Окруженные детьми, они вошли в дом. В прихожей их встретила невысокая, круглая, средних лет женщина с румяным, нездоровым лицом и большими серыми глазами навыкате, смотревшими испуганно и настороженно. Это была хозяйка чикомасовского гнезда матушка Анастасия Ивановна.
— Вечно ты, Петруша, не ко времени являешься! — сварливо
— А я-то в чем виноват?
— А в том, что увидели машину, все побросали и побежали тебя встречать. А ну, саранча, марш за стол!
«Саранчу» как ветром сдуло.
— Вот тебе и раз! — Чикомасов шутливо развел руками. — Горячий прием чуть не погибшего в столице мужа.
— И как же это ты, интересно, погибал? — продолжала ворчать попадья. — Водочки, поди, перекушал?
— Настя! — испуганно пробормотал Петр Иванович, оглядываясь на Джона.
Анастасия Ивановна подозрительно взглянула на пыльные джинсы и кроссовки Половинкина.
— Кто такой? — бесцеремонно спросила она. — Студента опять привез? От него тоже водкой попахивает.
— Да что ты, Настюшка! — взмолился Чикомасов. — Какой студент? Это Джон Половинкин из Америки!
Страх в глазах попадьи сменился выражением ужаса. Она закрыла ладонью рот и потекла спиной по дверному косяку, и упала бы, если бы Петр Иванович с Джоном не подхватили ее. Бледная, с закатившимися за веки зрачками, попадья тряслась в конвульсиях и лепетала что-то нечленораздельное. Джон был уверен, что она умирает. Но Петр Иванович был спокоен.
— Экая досада! — сказал он, как бы извиняясь за супругу. — Вот ляпнул, не подготовив ее. Это она на Америку среагировала. Боится всего, что за пределами ее разумения. А в пределах-то — маловато.
Он наклонился к жене и стал дуть ей в лицо, овевая свежим ветерком. Скоро зрачки вернулись на свое место. Попадья встала и отпихнула мужа.
— Нечего на меня перегаром дышать!
— Слава богу! — выдохнул Чикомасов.
Потом, словно ничего не произошло, Анастасия Ивановна помогала Петру Ивановичу заносить в дом покупки, ласково разговаривая с Джоном.
— А у нас уже есть гость, — предупредила она. — Тихон Иванович позавчера явились.
— Радость какая! — воскликнул Чикомасов, просияв.
— И еще один гость, а вернее — гостья! — хвастливо продолжала попадья. — И я подумала, не к этому ли молодому человеку она прилетела?
— Прилетела? — удивился Чикомасов.
— Ну да… Лягушка-путешественница!
Джон робко вошел в зал. За длинным столом вместе с детьми сидела Ася Чагина.
— Ты что здесь делаешь? — бросился к ней Джон, слишком заметно обнаружив свою радость.
— Прифет, американос! — с набитым ртом, из которого сыпались хлебные крошки, сказала Ася и помахала ручкой. Перед ней стояла миска алого борща, такого аппетитного, что у Половинкина слюнки потекли.
— Как ты сюда попала?
Оказалось, что после визита к Барскому Ася поехала домой, но мать, как и обещала, в квартиру ее не пустила. Ася вернулась к Барскому, но не застала его дома. («А если бы застала? — подумал Джон. — Осталась бы ночевать?») Не раздумывая, она отправилась по вокзалам искать поезд до Малютова — название она запомнила из их разговоров. На Курском вокзале села в электричку и «зайцем» доехала сюда.