Русский Сюжетъ
Шрифт:
Фанни была уверена: на свободе ей будет легче наладить связь с великим князем. Она найдет способ дать ему знак, что он не одинок, пока она верит и любит его...
Фанни недооценила ненависти, которую к ней питали родственники Николы. В их глазах она являлась виновницей неслыханного в августейшей семье происшествия. И наивно было думать, что после тюремного кошмара ее оставят в покое.
Когда Фанни в сопровождении жандарма вернулась в свою квартиру, то увидела мадам Каролину и незнакомых мужчин, без всякого смущения сидевших в креслах. Ей было сказано, что теперь ее будут сторожить днем и ночью. Она не смеет никуда выходить из дома и ни с кем видеться.
Это Ореанда, «рай на земле», крымское имение Романовых, в котором на первых порах был заключен Никола. Теперь от прежнего великолепия осталась лишь беседка-колоннада, белеющая наверху. Именно в Ореанде Никола вновь встретил то, что всегда защищало его от отчаяния и желания покончить счеты с жизнью, – любовь. И мир сразу обрел иные краски.
...Фанни не спешила, находя разные предлоги, чтобы продлить свое пребывание в Петербурге. Она надеялась, что ей удастся повидаться с Николой. Или хотя бы дать знать о том, что помнит и любит его. Но как это сделать? И Фанни попросила разрешения переслать великому князю его личные вещи, которые находились у нее в квартире. Согласие было получено.
В надежде, что Никола догадается как следует осмотреть посылку, Фанни вкладывала записку то в переплет книги, то зашивала в рубашку или жилет, пытаясь таким образом наладить связь с ним. Хотя бы несколько строк написал! Что с ним? Как он? Неужели Никола не найдет возможности дать ей знать о себе?
Расчет Фанни оправдался. Через некоторое время она получила не просто записку, а целое письмо от Николы. Но, кажется, ей лучше было не читать, не знать, что происходит в роскошном особняке на Гагаринской, где они провели лучшие дни их любви.
Фанни узнала, что на все требования Николы избавить его от круглосуточной стражи, от унизительного обращения с ним, ему отвечали: он безумец, человек, своих действий не контролирующий, и все, что делается, – делается для его блага. Для его блага на него надевали смирительную рубаху, когда от бессильной злобы, от отчаяния он начинал все крушить вокруг себя. Для его блага набивали рот пилюлями, от которых мутилось сознание. Для его блага даже били.
В конце концов только что наладившаяся связь с внешним миром была пресечена: солдат, стороживших Николу, теперь постоянно меняли, чтобы ни в ком не могло родиться сочувствия к заключенному. Молодые, крепкие парни, теперь с веселым интересом глядя на него, беззлобно гоготали: «Слышь, ваше высочество, ты ж у нас умом тронутый! Может, тебе игрушку принесть – поиграешься навроде дитяти?..»
Наступило утро, когда к дому Фанни подъехал экипаж. Из квартиры номер четыре тотчас вынесли несколько баулов, ловко уложили их. Затем в сопровождении жандармов вышли сначала Жозефина, потом Фанни. На все ушло несколько минут. Из окон второго этажа прислуга видела, как по взмаху руки неотлучно дежурившего у подъезда полицейского, экипаж тронулся. По булыжнику гулко загрохотали колеса. Потом все стихло.
Пришел черед и Николы. Он довольно спокойно выслушал известие о скорой отправке из столицы. Спросил, может ли написать несколько слов императору. Ему разрешили. Получил он согласие на просьбу взять книги, кое-что из любимых вещей. Император даже разрешил оставить при Николе его давнего консультанта по Средней Азии. Это вселило в осужденного слабую надежду. Быть может, не все так плохо? Ведь его августейший дядя еще не подписал «Высочайший указ о болезненном состоянии члена
После пережитого испытания, страшной череды дней на Гагаринской Николе казалось, что ничего хуже не будет. Слова «навечно», «без права помилования», зачитанные ему, прошли мимо его сознания. В двадцать четыре года в такое поверить невозможно.
...Вереница экипажей, в одном из которых сидел великий князь, двинулась вон из столицы. Никола даже не кинул прощального взгляда на свой родной Петербург.
Петербург, которого он больше никогда не увидит.
Первое время великий князь Николай Константинович содержался в имении графов Чернышевых Елизаветино, что в пятидесяти верстах от Петербурга. Тишина, мерный плеск волн Финского залива. На природе Николе показалось несравненно легче, нежели в Петербурге. Стерегли его некрепко. Правда, в эти осенние дни здесь царило безлюдье, но Николе это было даже на руку. Он не бездельничал. Дни проходили в подготовке экспедиции, которую он все еще надеялся осуществить.
Первый удар настиг его 11 декабря 1874 года. В этот день вышел указ императора признать его больным, недееспособным, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Это было последним упоминанием в печати о великом князе Николае Константиновиче Романове. Отныне его имя запрещалось публиковать во всех изданиях и бумагах, справочниках, календарях, относящихся к императорской фамилии. Родственники настояли на том, чтобы Никола был лишен всех воинских званий с изъятием наград и вычеркнут из списка полка. Лишь титул «великий князь» не мог отнять никто...
Пребывание близ Петербурга оказалось недолгим. Елизаветино для Николы было вроде пересыльного пункта – родне не хотелось, чтобы нахождение здесь августейшего узника привлекало внимание людей. Место ссылки назначили Ореанду, «рай на земле», уголок, знакомый с детства. Князя стерегли, ему не позволялось покидать имение. Но все-таки рядом шумело море, «свободная стихия», которая вселила в Николу уверенность, что заточение его ненадолго.
И правда, сбежать отсюда за границу, в Грецию, к сестре Ольге или в Италию, где у Николы были старые знакомые, не представляло большого труда. Что документы? Что деньги? И то и другое не так уж трудно раздобыть: разве мало в Крыму людей, готовых помочь арестанту, в жилах которого течет царская кровь? Какой-нибудь ночной баркас под парусом – и ты на свободе. А свобода ему просто необходима – ведь только она поможет отыскать Фанни. И это тоже несложно. Ясно, что петербургский скандал, ее заточение, высылка из России станут достоянием прессы и прежде всего парижской. Вот она, ниточка, которая приведет его к ней.
Мысли об этом поддерживали Николу. Врачи, под постоянным наблюдением которых он находился, констатировали: больной в удовлетворительном состоянии и выполняет все их рекомендации.
Разумеется, молва о таинственном узнике распространилась по Крыму. Возле Ореанды экипажи отдыхающих замедляли движение, в местной церкви появлялись прихожанки в нарядных туалетах. Дамам хотелось взглянуть на великого князя, который под охраной людей в штатской одежде появлялся на праздничных службах. Царственный узник – такой молодой, такой красивый и такой печальный! Этот одинокий обитатель роскошного беломраморного дворца, обвитого олеандрами, казался им сказочным персонажем, принцем, которого должна вызволить из несчастья преданная любовь какой-нибудь самоотверженной красавицы. Но одной любви было недостаточно, требовались недюжинная смелость, бесстрашие, готовность идти на риск. А таких отважных женщин в Ореанде не находилось. Местные дамы предпочитали лишь в мечтах, в объятиях чарующей крымской ночи представлять себе таинственные свидания на залитых лунным светом дорожках дворцового парка.