Русский всадник в парадигме власти, Шапиро Бэлла

Русский всадник в парадигме власти

на обложку

Шапиро Бэлла

Шрифт:

Водные казни принимали бесконечно разнообразные формы. Практиковалось утопление заживо привязанных к коням или к саням/телеге. Подобное применялось довольно часто, в том числе и к членам царской семьи. Так были умерщвлены Мария Долгорукая, возможно, одна из жен тирана, и вдова его родного брата Иулиания Палецкая 81 . «Жена этого брата лежала перед ним на земле, скрыв лицо, моля о сострадании; он приказал своим приспешникам схватить ее, содрать одежду и позорно обнажить. Эта несчастная очень долго стояла обнаженная перед глазами всех. Потом какой-то солдат, по приказанию государя, связал ее веревкой, посадил на лошадь и быстро погнал ее, без всякого сожаления, в реку, свалил ее в воду и погубил. Так безжалостно и нечестиво обошелся великий князь с братом и невесткой», – сообщает Гваньини 82 .

В Синодике Ивана Грозного И. Палецкая упоминается как инока Александра. См.: Синодик царя Ивана Васильевича Грозного // Устрялов Н. Г. Сказания князя Курбского. СПб., 1868. С. 373.

Гваньини А. Описание Московии. С. 131.

Конь

был избран средством для казней иной, не водно-огненной, но, неизменно, бинарной природы. Он был первым в ряду дорогих даров, предназначенных для иноземных посланников 83 , и для них же – поруганием, когда «у многих связали руки и отдали во власть русскому всаднику, который, зацепив ремень, приказал бежать за ним» 84 . Поругание по воле властителя могло превратиться и в казнь, когда «раздетых донага, несмотря на мороз, без жалости избивали, привязывали по три и по четыре к хвостам лошадей и тащили, полумертвых-полуживых, заливая кровью дороги и улицы» 85 .

Например, после взятия Полоцка в 1563 г. Иван IV послал крымскому хану «полоцкого взятья» жеребца в полном убранстве. См.: Юзефович Л. А. Путь посла. Русский посольский обычай. Обиход. Этикет. Церемониал. СПб., 2007. С. 130. Лошади в драгоценном убранстве были и в числе посольских даров Ивану IV. Так, дарами короля Стефана Батория, присланными с посольством Л. Сапеги в 1584 г., были кони в «римском» и «турском» уборах, запряженная шестериком карета и «збруя позлатистая римская на коня и на человека». См.: Загородняя И. А. Дипломатические дары русским царям из Речи Посполитой (по материалам книг приездов польских великих послов второй половины XVII в.) // Исследования по источниковедению истории России (до 1917 г.). М., 2003. С. 74–75.

Юстен П. Посольство в Московию 1569–1572 гг. СПб., 2000. С. 123. По словам А. М. Курбского, еще с 14-летнего возраста Иван IV «начал человеков ураняти и, собравши четы юных около себя детей и сродных оных предреченных сигклитов, по стогнам и по торжищам начал на конех с ними ездити и всенародных человеков, мужей и жен, бити и грабити, скачюще и бегающе всюду неблагочинне». См.: Кн. А. М. Курбский и царь Иоанн IV Васильевич Грозный. Избранные сочинения. СПб., 1902. С. 4.

Горсей Дж. Записки о России. XV – начало XVII в. М., 1990. С. 53.

Исполнители царской воли поили коней – и тут же «поили» мертвецов, как в казни князя Ростовского. По рассказу А. Шлихтинга, «Ростовского, связанного, положенного на повозку и одетого в грязное платье, увезли с собою. Отъехав от Новгорода на расстояние приблизительно трех миль, подводчики остановились и начинают топорами разбивать лед на реке, чтобы образовать прорубь. Ростовский <…> спрашивает, что они хотят делать. Те отвечают, что собираются напоить коней. „Не коням, – сказал Ростовский, – готовится эта вода, а голове моей“. И он не обманулся в этой догадке. Именно: один из убийц, слезши с коня, отрубил ему вслед за тем голову, а обезображенное тело его велел бросить в реку, голову же взял с собою и отнес ее к самому тирану» 86 .

Шлихтинг А. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана Васильевича // Московия при Иване Грозном глазами иноземцев. М., 2014. С. 89.

Утилитарно-практическая роль коня, который выступает как транспорт для смертного пути, была одной из наиболее понятных функций, приписываемых коню еще с языческих времен. Конь-перевозчик доставляет умершего не только к месту погребения, но и на тот свет, а затем служит и как транспорт, и как верный друг покойному на том свете. Известно, что древние умерщвляли лошадей, принимавших участие в погребальной процессии, а погребальный транспорт ломали или переворачивали: этот ритуал осуществлялся согласно поверью, что и сломанная повозка, и убитая лошадь возродятся в загробном мире, чтобы снова служить хозяину 87 .

Главные роли коня в обрядовой сфере, которые сложились уже в прескифское и скифское время, это: кони-перевозчики, кони «главного седла», кони-подношения, жертвенные кони – пища для покойника и совместной родовой трапезы, кони-«стражники». См.: Полидович Ю. Б. Конь и конская узда в системе погребальной обрядности народов юга Восточной Европы прескифского и скифского времени // Текст. Контекст. Подтекст. Сборник статей в честь М. Н. Погребовой. М., 2013. С. 174.

В концепции Страшного суда Ивана IV конь и повозка (телега) продолжали выполнять эту роль. «Тиран тотчас велит посадить [начальника над стрельцами воеводу Василия Дмитриевича 88 ] на телегу, привязать его к ней и ехать на лошади, у которой предварительно выкололи глаза, и гнать слепую лошадь с привязанным Василием в пруд, куда он и свалился вместе с лошадью. Тиран, видя, что он плавает на поверхности вод, воскликнул: „Отправляйся же к польскому королю, к которому ты собирался отправиться, вот у тебя есть лошадь и телега“» 89 .

Гваньини А. Описание Московии. С. 125–127.

Шлихтинг А. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана… С. 102–103.

Возвращаясь к казни князя Ростовского, отметим, что Гваньини рассказывает эту историю немного не так, как Шлихтинг. «Князь Ростовский был схвачен в церкви, с него содрали одежду, так что он остался нагим, в чем мать родила, а потом в оковах был брошен в сани и привязан. Когда они отъехали от Новгорода на три мили, то остановились у реки Волги. Скованный князь спросил о причине остановки, и ему ответили, что хотят напоить коней. Он, предчувствуя смерть свою, сказал: „Нет, не для коней та вода, а для меня, пить мне ее и не выпить никогда“. И тотчас начальник всадников отрубил ему, лежащему, голову топором, а труп сбросили в замерзшую реку» 90 . В версии А. Гваньини приговоренный к смерти проделывает последний путь «на санех», что в древнерусском языке имело значение «на смертном одре» 91 .

Гваньини

А. Описание Московии. М., 1997. С. 101.

Выражение «на санях» приобрело в древнерусском языке значение «на смертном одре»; ср. в «Поучении» Владимира Мономаха: «Сд на санех, помыслих в души своей…», что переводят как «на смертном одре помыслил в душе своей…». См.: Поучение Владимира Мономаха // Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). М., 1969. С. 146–147.

Сани, как и кони, включались в особенное пространство казней Ивана IV как в особенное сакральное пространство. Таким особым местом были восточные ворота Опричного дворца Ивана IV, «ибо царь позволил себе входить в священные ворота, приготовленные для Господа Бога» 92 . «Через восточные ворота князья и бояре не могли следовать за великим князем – ни во двор, ни из двора: [эти ворота были] исключительно для великого князя, его лошадей и саней», – отметил опричник Г. Штаден 93 . Божественную природу, очевидно, здесь получили не только лошади, но и тематически связанные с ними сани, которые в русском средневековье имели семантическое значение наиболее почитаемого транспорта и использовались независимо от времени года. Так, в августе 1605 г. везли на санях из Москвы к месту захоронения в Троице-Сергиев монастырь останки Бориса Годунова и его жены 94 . Так, «шел саньми» 95 из Москвы опальный митрополит всея Руси Филипп: «возложиша на него платье Иноческое многошвенное и раздранное, и изгнаша его изъ церкве яко злодя и посадиша на дровни, везуще вн града ругающеся, и ко исходу дебри реюще его, и метлами биюще» 96 .

Юрганов А. Л. Опричнина и страшный суд. С. 63.

Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. С. 108.

Рабинович М. Г. Очерки этнографии русского феодального города. М., 1978. С. 259.

8 ноября 1568 г. См.: Зимин А. А. Опричнина Ивана Грозного. М., 1964. С. 256.

Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. 3. Примечания к IX т. СПб., 1843. Стб. 44.

Изгнание из Новгорода архиепископа Пимена верхом на кобыле было «символической акцией, совмещающей политическую меру наказания и сакральное действо» 97 . Иван IV «велит стащить с его головы тиару, которую тот носил, а вместе с тем снимает с него все епископское облачение и лишает его также сана, говоря: „Тебе не подобает быть епископом, а скорее скоморохом. Поэтому я хочу дать тебе в супружество жену“ <…> тиран велит привести кобылу 98 и обращается к епископу: „Получи вот эту жену, влезай на нее сейчас, оседлай и отправляйся в Московию и запиши свое имя в списке скоморохов“. Далее, когда тот взобрался на кобылу, тиран велит привязать ноги сидевшего к спине скотины и, удалив его таким образом из города и прогнав с епископства, велит ему отправляться по назначенной дороге» 99 .

Чумичева О. В. Иконические перформансы Ивана Грозного: трансформация идеи царской власти // Пространственные иконы. Перформативное в Византии и Древней Руси. М., 2011. С. 518.

А. Гваньини уточняет: белую жеребую кобылу. См.: Гваньини А. Описание Московии. С. 117.

Шлихтинг А. Краткое сказание о характере и жестоком правлении московского тирана… С. 97–98.

Изгнание Иваном IV Пимена обыкновенно ассоциируют с «шествием на осляти», которое проводилось в неделю Ваий на Вербное воскресенье, где царь менялся ролями с патриархом. Центром внимания была «лошадь, покрытая до копыт белым холстом, уши у ней покровом удлинены наподобие ослиных. На этой лошади сидит Митрополит 100 , сбоку, как ездят верхом женщины; на складках его платья лежит книга с распятием дорогой работы на переплете; книгу эту Митрополит держит левой рукой, правой – крест, которым он беспрестанно благословляет народ во все время шествия. Человек 30 расстилают свои платья перед лошадью и, как только она пройдет по ним, поднимают платья, забегают вперед и снова расстилают, так что лошадь постоянно идет по одеждам <…> Один из царских знатных ведет лошадь за голову; сам же Царь, идя пешком, ведет лошадь за конец повода узды одной рукой, в другой он держит вербу. За лошадью следуют остальные царские придворные, дворяне и громадная толпа народа. В таком порядке они ходят от одной церкви к другой по Кремлю, на расстоянии двух полетов ядра, и таким же образом возвращаются в Царскую Церковь, где и оканчивают службу» 101 .

100

Здесь митрополит заменяет патриарха, что допускалось обычаем.

101

Ченслер Р. Известия англичан о России во второй половине XVI века. С. 19.

Обряд символизировал вход Господень в Иерусалим; он понимался как церковное таинство и одновременно народный праздник. История действа происходила из Новгорода, где оно было известно, по крайней мере, с конца XV в. 102 Близкое по смыслу шествие проводилось и при поставлении патриарха или митрополита, с тем отличием, что здесь осла вел придворный – это мог быть конюший, боярин или окольничий, который не представлял царя, а только выполнял почетную функцию 103 .

102

Успенский Б. А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М., 1998. С. 439–446.

103

Там же. С. 458.