Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны
Шрифт:
Ася всерьез опасалась за рассудок Ирины Николаевны и стояла перед ней со своими каплями, думая лишь об одном – уговорить хозяйку выпить лекарство.
– Я ведь столько Лизоньку по врачам возила. И на воды, и за границу… А потом мне люди подсказали – к старцу, в пустынь. Поехала я, упала в ноги, плачу. А старец тот… знаете, что мне сказал?
– Что же? – Ася терпеливо дожидалась, когда хозяйка выговорится и согласится выпить капли.
– Если мать действительно желает блага своему чаду, то должна сама сделаться святой.
– Сделаться… святой?
– Такая малость, правда? – Ирина Николаевна вымученно
– И что же… потом?
– Потом… Потом мы взяли для Лизы доктора… Потом меня арестовали… Потом Лизы не стало!
Ирина Николаевна вдруг громко, надрывно засмеялась, затем лицо ее исказилось и смех перешел в рыдания. Ася протянула склянку с каплями, но Ирина Николаевна неловко взмахнула рукой, склянка упала на ковер.
– Помогите же кто-нибудь! – испуганно закричала Ася. На ее зов подоспел урядник.
– Нам пора, – объявил он. И Ирина Николаевна покорно поднялась и, безучастная, последовала за ним.
Стояло как раз то пограничное время суток, когда день, изжив себя, не успел перейти в вечер. В замке еще не зажигали ламп, и было не слишком приятно идти по сумеречному коридору мимо детской, в которой совсем недавно лежала больная девочка.
Стараясь не смотреть в сторону приоткрытой двери, Ася все же поймала боковым зрением какое-то легкое движение в детской. Ей почудилось, будто белая ткань проплыла на фоне окна. Холодея от внезапно нахлынувшего ужаса, Ася остановилась напротив двери.
– Кто здесь?
Несколько секунд из детской не доносилось ни звука. Затем дверь, скрипнув, отворилась. Перед Асей предстала горничная Татьяна с тряпочной куклой в руках.
– Татьяна?! Зачем вы здесь? Вы напугали меня!
От испуга Ася почти кричала. На лбу выступили холодные капли.
– Вы тоже меня напугали. Я подумала, что это… она.
– Кто – она?
– Покойница. Будто вы не знаете. Вы ведь тоже так подумали? Покойники всегда являются за своими вещами. Если умер молодой, то уж наверное.
– Являются? – холодея спиной, переспросила Ася.
– Молоденькая она была, не нажилась. Наверняка нынче явится…
– Что вы такое говорите! – нарочно громко вскричала Ася. Ей хотелось развеять ужас, который нагнетала Татьяна. Но почему-то получалось плохо. – Зачем вы куклу взяли?
– Надобно куклы и вообще все вещи покойницы вниз снести. Чтобы она наверх не пришла. Пусть уж внизу…
– Глупости! – как можно решительнее проговорила Ася. – Положите все на место.
– Как знаете. Ваша комната рядом… Ежели вы не боитесь, тогда конечно. Только вас она больше любила, к вам и придет. Это уж как пить дать.
– Ступайте! – строго сказала Ася и уже в спину Татьяне добавила: – Это суеверия! Живых надо бояться, а не мертвых.
Ей так удачно пришли на ум слова батюшки Сергия.
Некоторое время Ася чувствовала себя довольно бодро. Но вдруг поняла, что в огромном левом крыле она осталась сейчас одна. Совсем одна. За окном начинался дождь. И как обычно в самом начале, капли дождя противно царапали по стеклу, будто невидимый зверек задумал своими коготками привлечь внимание той, что была внутри. А если Лев тоже уехал?
Ася поспешила зажечь лампу. Свет, пятном отражаясь в окне, создавал иллюзию чьего-то присутствия там, в темноте за окном. И этот кто-то видел ее, Асю, наблюдал каждое движение.
Если бы он был здесь! Держал бы ее за руку, как прошлой ночью… Страхи отступили бы сами собой!
Дождь усиливался, настойчиво колотил каплями в стекло, белые всполохи начавшейся грозы освещали комнату мертвенным светом. Гром за окном, смешиваемый с шумом ветра, заставлял с возрастающим беспокойством прислушиваться к звукам. Казалось, что звуки везде – в комнате за стеной, в коридоре, на верхнем этаже…
Тени, отбрасываемые предметами в свете керосиновой лампы, казались неестественно огромными. Ужас разрастался вместе с ними, заполнял комнату. Вот страх уже заполнил все темные места – в шкафу, под кроватью, за ширмой… Только круг, обрисованный светом лампы, еще оставлял слабую надежду на спасение. Теперь она явственно слышала шорох в конце коридора. Ася распахнула дверь, выскочила из комнаты, держа перед собой лампу как щит.
Со стороны гостиной по коридору шел архитектор.
– Лев… – Она едва сумела выговорить имя. Страх парализовал ее. Лев подошел и взял у нее лампу. Она обвила руками его шею, прижалась лбом к его подбородку. – Не уходи! Не уходи…
Они очутились в ее комнате. Она держалась за него, боясь отпустить. Лампа выпала из его рук, стекло треснуло, свет погас…
Пусть. Все равно…
В темноте он взял в руки ее лицо и поцеловал наугад. Она не видела его глаз, не видела вообще ничего. Но каждое прикосновение его губ обжигало ее, как, наверное, в этот миг всполохи молний за окном обжигали мокрое небо. Ни с чем, испытанным прежде, Ася не могла сравнить новые, льющиеся изнутри ощущения.
За окном терзалась гроза – деревья парка то гнуло к земле, то поднимало вверх, грозя вырвать из земли с корнями и унести в бушующее небо.
«Вот и я… – успела подумать Ася. – Вот и со мной так же…»
Она не видела его лица, не видела рук, плеч. Она могла их только чувствовать и находить на ощупь. И она чувствовала и находила. И то, что творил с ней сейчас мужчина, в точности походило на то, что творилось за окном. Та нежность, которая подразумевалась накануне, когда он осторожно держал ее пальцы в своих, вдруг стремительно, вмиг уступила место какой-то неведомой ярости, которой она бездумно, покорно поддавалась, находя в этом острое, незнакомое наслаждение. Она то гнулась, как слабая акация за окном, покорная его рукам, то выпрямлялась, сама обвивая руками, как ветками, его упругое сильное тело, припадала губами к его груди, шее, губам, торопилась, будто стремясь напиться заветной влаги, покуда не кончился дождь. Торопливо и покорно она помогла ему избавить ее от одежды и с почти равной настойчивостью бросилась к его рукам, как только он освободился от собственной. Его ладонь, не встречая больше препятствий на своем пути, тяжело и горячо поползла по спине вниз. Ася чувствовала, как пылает ее лицо и вся она загорается от прикосновений. Впервые ее тела касался мужчина. И эти прикосновения, она чувствовала, делали его неистовым – таким, каким она его не знала. Она не могла даже подозревать, что все бывает так.