Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны
Шрифт:
Ася вышла и прислонилась спиной к двери. Никакие мысли еще не успели прийти ей в голову. Увидеть его – сейчас, немедленно. Одно это желание существовало для нее и управляло ею.
Ася шла на звуки. Первое, что привлекло ее внимание, – шорох в правом крыле, и она направилась туда. Дверь в спальню Ирины Николаевны была приоткрыта. Она вошла и увидела Татьяну. Горничная примеряла перед зеркалом платье хозяйки. На покрывале кровати лежал ворох нарядов и рассыпанные украшения.
– Что вы здесь делаете?
– Вам-то что? Хотите, возьмите себе. Вон то, шелковое, вам подойдет.
– Положите все на место! – Ася готова была броситься на горничную с кулаками. – Рано вам здесь хозяйничать!
– Ну это как знать, – проговорила Татьяна, поворачиваясь в сторону Аси. – Вы кого-то искали?
Ася молча повернулась, собираясь уйти.
– Кажется, я догадываюсь – кого, – продолжала горничная. – Он уехал.
– Как… уехал? Совсем… уехал?
– С вещами.
Горничная в парижском платье, смотревшемся на ней до того нелепо, что хотелось отвернуться, с любопытством наблюдала за гувернанткой. Она ждала эмоций, и Ася это уловила, хотя мысли ее были заняты другим. Они больно кололи голову, стучали в виски. Он уехал. Он бросил ее. Она ему не нужна.
– Вышел утром из вашей комнаты, собрал вещи и был таков, – с удовольствием доложила Татьяна.
Ася подняла голову. Холодно и отстраненно взглянула на нее, повернулась и вышла вон. После разговора с горничной к ней вернулось самообладание. Никто не увидит ее слез. Она пришла к себе в комнату. Стояла у окна и думала, как ей быть. Боль стучала фоном, отняла звуки. Но она думала. И тогда вспомнила про вещи отца, лежащие на дне ее саквояжа.
Достала их – трубку, коробочку из-под табака и рождественскую открытку с ангелочками. Эту открытку писала ее мать. Мелким аккуратным почерком она поздравляла с Рождеством какую-то Нинель. Жаловалась на морозы, из-за которых здесь, в «Осинках», «мы совсем не выходим». «Мама теперь в Италии, теплый климат ей на пользу».
Она несколько раз перечитала текст, который знала наизусть. Зачем отец хранил столько лет открытку, написанную не ему? Открытку, предназначенную далекой Нинель, но так и не отправленную? Наверное, чтобы иметь у себя хоть что-то, принадлежащее ей лично, написанное ее рукой. Теперь уже для нее не оставалось сомнений – это любовь… А вот у нее, Аси, ничего не останется. Даже такой мелочи, как записка. Ася рассмотрела почтовый штемпель. Он слегка подмок, но все же она смогла разобрать оставшееся от слова «Санкт-Петербург».
Итак, решено. Это был как раз тот самый случай, когда дело делается прежде, чем обдумывается. Не слушая язвительных намеков приказчика, она объявила о том, что оставляет место.
Получив расчет, попросила конюха отвезти ее на станцию Пречистое, где купила билет до Питера. Села в поезд, еще не зная, как и зачем она станет искать деревню Осинки.
Ее толкало туда детское сильное желание знать свои истоки. Что она ожидала там увидеть? Она совершенно не могла представить себе даже приблизительно. Когда баба-возница привезла ее в поместье и Ася увидела белый с колоннами двухэтажный господский дом, решимость покинула ее. Она остановилась на дорожке,
В нижнем этаже суетилось много народу – военные бегали туда-сюда с озабоченным видом, прислуга носила из второго этажа белье и мебель. Над всем этим на площадке широкой лестницы в плетеном кресле восседала пожилая дама в капоте и сквозь стеклышки пенсне внимательно наблюдала за действиями людей.
– Нюся! Отнеси салфетки господину майору! Я, кажется, тебе велела? Степан! Ковер положи в холодную, а вниз снесите стол, доктор просил. Девушка! А вы что встали, как на ярмарке?
– Я? – Ася не сразу поняла, что грозная барыня обращается к ней.
– Вы что стоите, когда все работают?
– А что мне делать?
– Помогать. Подите-ка сюда.
Ася поднялась по лестнице и остановилась возле барыни.
– Видите в углу горшки с цветами? Думаю, они будут мешать. Отнесите их наверх, там найдут, куда поставить.
Ася поискала, куда положить свою поклажу, опустила рядом с креслом и отправилась исполнять приказание. Она несла наверх огромную азалию, а навстречу спускалась ключница с белоснежными салфетками в морщинистых руках.
– Где это видано, чтоб солдатам – салфетки изо льна?
– Не солдатам, а раненым, – поправил ее бородатый Степан, которому велено было нести стол, что он и делал.
– Здесь… устраивают лазарет? – догадалась Ася.
Ключница с охотой остановилась.
– Ну! Нашей барыне вздумалось под больничку дом свой приспособить! Добра-то сколько! Столы им отдай, табуреты с кухни! Добро-то наживи! Барыня, почитай, всю жизнь наживала, а теперича задумала все раздать. Сердце кровью обливается! Была бы дочь жива, не допустила бы до такого!
– Дочь у барыни… умерла?
– Померла сердешная, совсем молоденькая померла.
– Саввишна! – донеслось снизу, с площадки. – Чего ты там прохлаждаешься?
Ключница, продолжая ворчать, поковыляла вниз. Ася мигом сбегала за новым горшком с растением.
– Проворная! – похвалила барыня, когда Ася снесла последний цветок. – Сестра милосердия?
Ася озадаченно уставилась на барыню. Спасительная подсказка была как нельзя кстати!
– Хотела, но… не знаю, возьмут ли?
– Как не взять? А сейчас мы у господина майора и спросим. Господин майор! – обратилась дама к проходящему мимо доктору.
То, что майор доктор, Ася догадалась как-то сразу – мундир на нем сидел вовсе не так ладно, как на петербургском родственнике Вознесенских. Было заметно, что майор мало занимался строевой подготовкой.
– Вот, весьма расторопная и сообразительная барышня желает работать у нас сестрой милосердия. Возьмем?
– Ну если сообразительная… Курсы закончили?
– Нет, я… только гимназию… я научусь.
В это время в огромное окно холла они увидели, как к парадному крыльцу подъехала санитарная машина.