Ряд волшебных изменений милого лица
Шрифт:
– Какой? Ненормальный?
– Ага...
– Дура! В медицине надо разбираться!.. Эпилептиформное расстройство сознания может произойти и с тобой, и со мной, и с кем угодно. Подумаешь событие: сознание отключилось! Стасик об этом никогда и не вспомнит. Здоров он, здоров, не ной, старая. А вернется Игорь - проконсультируешься на всякий пожарный... Мне приехать?
– Не надо, - по-прежнему гундосила Наталья, страстно желая верить добрым словам Ленки и почему-то боясь им поверить. Почему? Из суеверия, вот почему. Все мы, надеясь на что-то, суеверно твердим: не выйдет, не выйдет, не выйдет. Заговариваем
– Я тебе завтра позвоню, ладно! Ты с утра дома?
– Дома, где еще. Только позвони, слышишь? А то...
– Угроза была абстрактной, своеобразная форма успокоения.
А тут и Стасик из ванной вышел - благостный, чистый, в девственно-белом махровом халатике.
– Кушать хочешь?
– бросилась к нему Наталья.
– И коньяк там...
– Спасибо, мамуля, - по-прежнему нежно отвечал Стасик, обнимая Наталью одной рукой, подманивая другой Ксюху и тоже обнимая ее, несколько сопротивляющуюся незапланированной ласке.
– Спасибо, единственные вы мои, только кушать я не хочу. Переутомился, наверно. Я бы лег, если ты, мамуля, не возражаешь.
– Господи!
– вскричала Наталья.
– Да что же с тобой случилось?
– Устал я, - объяснил Стасик, не сумевший или не пожелавший вникнуть в глубину вопроса, поняв его поверхностно, в первом приближении.
И Наталья, решив, что объясняться с мужем сейчас не только не гуманно, но и бесполезно, пустая трата сил и времени, проводила его в спальню и уложила на супружеский одр. Свет погасила, шторы задернула: спи, непонятный мой...
И Стасик уснул.
А Наталья тихо-тихо закрыла за собой дверь спальни, вышла в гостиную, уселась в зеленое плюшевое кресло перед телевизором. Точно в таком же рядом сидела Ксюха. Телевизор не включали, боясь, во-первых, разбудить отца и мужа, а во-вторых, не до телевизора им было, не до старого фильма, идущего по второй общесоюзной программе.
– Что будем делать?
– спросила Наталья в слепой надежде на внятный ответ.
Но откуда ему родиться, внятному?
– Поглядим, - философски ответила Ксюха. Она в отличие от матери не склонна была чересчур драматизировать ситуацию.
– Утро вечера мудренее...
Как видите, В.И.Даль своим мудрым трудом заразил не только Стасика.
Утром Стасик проснулся раненько - часиков эдак в восемь с копейками, а для него, продирающего глаза, когда трудящиеся уже вовсю создают материальные ценности, восемь утра - время непостижимое.
– Мамуля, - закричал он, поскольку Натальино место пустовало, - мамуля, ты дома?
Наталья возникла на пороге спальни и тоже задала вопрос:
– Как ты себя чувствуешь?
Ее появление и было, по сути, ответом на праздный интерес Стасика, поэтому он ничего переспрашивать не стал, а Натальино любопытство, в свою очередь, развернуто удовлетворил:
– Я себя чувствую хорошо. А почему ты не ушла?
Тут требовалось точное объяснение.
– Я поменялась с Бабкиной, выйду в эфир вечером. Я боялась уйти, пока ты спал, - сказала Наталья.
– Почему?
– удивился Стасик.
– Что-то случилось?
Он рывком поднялся с постели, мимоходом выглянул в окно - там гулял по желто-красно-зеленому Сокольническому парку жаркий и беспечный сентябрь, вовсю притворялся летом, - и оседлал велоэргометр, стоящий в углу перед зеркалом.
– Ты что, ничего не помнишь?
– Наталья представила себе длинные коридоры больницы имени Ганнушкина, толпы психов в мышиных халатах и своего несчастного мужа, почему-то одетого в парусиновую смирительную рубаху. Воображение у нее было быстрым, богатым и лишенным всяких логических ограничений. В самом деле, если Стасик - псих, то ведь не буйный! Тогда при чем здесь смирительная рубаха?..
– А что я должен помнить?
– весело спросил Стасик, наяривая педалями, уже десятый километр откручивая.
– Мне сегодня в ГАИ, за правами. Но я не пойду.
– Почему?
– В голосе Натальи появились нотки недовольства.
Вот она, пресловутая женская логика! Только что до истерики волновалась, считая, что муж про все забыл - и про аварию, и про путешествие в одних носках по Яузской набережной, и про несвойственное ему всепрощенчество накануне вечером: "Спасибо вам за то, что вы есть..." А теперь, убедившись в здоровой и по-прежнему цепкой памяти Стасика, она готова была возмутиться его безразличным, или, выражаясь иностранно, ноншалантным отношением к происшедшему. Иными словами, так: если ты болен - я в панике, я страдаю, я всю себя отдам на алтарь твоего здоровья; но коли ты в здравом уме, то какого лешего не рвешься к активным действиям, кои, как известно, промедления не терпят?
– Мамуля, - улыбался Стасик, качая эргометром икроножные мышцы, выезжая, по-видимому, за окружную дорогу и вдыхая незагазованный и чуть пьянящий воздух родного Подмосковья, - любимая моя, ну на кой ляд мне эти игры? Зачем мне права?
– Водить машину, - точно ответила Наталья.
– Не стану я ее водить. Я же сказал: не сяду в нее. Я ее боюсь. Гори она ясным огнем!
– Как гори, как гори?
– взволновалась Наталья.
– По-твоему, так ей и стоять - битой?
– Продадим под пресс, - безмятежно улыбался Стасик, по Ярославскому шоссе проезжая поворот на Подлипки и постепенно приближаясь к населенному пункту Тарасовка.
– Ты с ума сошел!
– вскричала Наталья.
От чего ушли, к тому и вернулись: Стасик все-таки сошел с ума. Не так значит эдак. Впрочем, автор вполне допускает, что Натальино "С ума сошел!" - не более чем полемический прием, своего рода вызов к барьеру, швыряние перчатки в физиономию обидчика.
Но Стасик перчатки не поднял. Он проехал Тарасовку и на ходу сообщил:
– Я не сошел с ума, мамуля. Я больше не сяду ни в один самодвижущийся агрегат. Я буду ходить пешком. Если тебе хочется медицинских объяснений, назови это транспортофобией.
– Это болезнь, - констатировала Наталья.
– Это болезнь, - согласился Стасик.
– Ты вылечишься, - убежденно сказала Наталья.
– Зачем?
– воскликнул Стасик, остановившись в районе станции "Правда", слез с велоэргометра и отправился в ванную комнату. По дороге он доверительно сообщил: - Мне зверски хочется есть, мамуля. К чему бы это?
– Ты же вчера не ужинал!
– вскинулась Наталья, забыв про несостоявшуюся дуэль.
– Завтрак на столе. Я сделала блинчики.