Рядом с зоопарком

Бриль Юрий Григорьевич

— Не добраться нам к ночи до Выселок, — сказал Андрей, спешиваясь и утопая по щиколотки в слякоти.

— Черепашьи темпы, надо бы поднажать.

— Дошло наконец, а я тебе что говорил?

Снежная крупка сыпала злее, гуще, пар шел изо рта, но спины все равно мокрые. Волокли велосипеды молча. Каждый замкнулся на своем. Кузин заходил вперед, останавливался, у всех на виду протирал вспотевшие очки.

Дорога пошла в гору, грязи стало поменьше. Забрались, отдышались, помчали вниз. А внизу лужа. Не лужа, а море разливанное. Кто удачно затормозил, кто успел свернуть,

только Вовик сплоховал — валежина под колеса. Вовик полетел рюкзаком вперед, не выпуская руля. Так с рулем в руках и приземлился. Велосипед в одной стороне, а он с рулем в другой.

— Больно? — подошла к нему Молчанова.

— Чуть не упал, — сказал Вовик, глядя на лужу. До нее был один шаг, так что было основание полагать, что ему еще здорово повезло.

Ребята ощупывали его, оглядывали: цел? как ноги? голова?..

— А что у тебя с лицом? — вдруг сказала Молчанова. — Набекрень как-то.

— Это? — потрогал щеку Вовик. — Ах, это! — засмеялся он. — Это — припухлость. От зуба, наверно. Зуб у меня побаливает.

— Флюс, что ли?

— Ага, флюс.

Повертели Вовика и так и эдак: действительно, как ни верти — припухлость.

— А куда же мамка твоя смотрела? Не видела, что ли, припухлость? — сказал Леша.

— Не, не видела, я ей не больно на глаза показывался.

— Намаемся мы с тобой, — сказала Молчанова.

— Самое главное, ноги целы, — заключил Андрей, отнимая у Вовика руль, который он почему-то никак не хотел выпускать из рук. — Башка — фиг с ней. Придерживай, знай, на ухабах, чтоб в штаны не упала, вот и все дела.

Почему-то это скорее грустное, чем смешное, приключение подняло настроение. Закрепили как следует на Вовкином велосипеде руль, свернули с дороги на обходную тропку. Пока она шла в гору, катили велосипеды, но чуть стало ровнее — поехали. Петляли вместе с тропкой меж деревьев, задевая колючие лапы сосенок, которые щедро одаривали холодной дождевой влагой. Шины неслышно подминали прошлогоднюю мягкую хвою и коричневый палый лист, крутить было довольно легко — ни грязи, ни колдобин. Тихо, только раскачиваются в вышине, неприютно скрипят мачтовые сосны. Поля давно кончились — запущенный, дикий лес.

Снова выехали на дорогу, а тут развилка.

— Нам куда? — остановилась Лена Тищенко.

— Как это куда? — Андрей затормозил, приостановился тоже, снял шапочку, сунул ее в карман ветровки, взрыхлил мокрые волосы. — Фу, черт, жарко! Налево, естественно.

Подъехал Антон, подтвердил:

— Налево, мы с отцом ходили здесь зимой на лыжах.

— Ну так погнали!

— Васю надо подождать, что-то цепь у него слетает.

Васи не было довольно долго, Андрей поглядывал на часы, пощипывал в нетерпении пробивающиеся над верхней губой усики, бросил велосипед на куст шиповника, подошел к росшей у дороги ветвистой сосне, прыгнул, ухватился за нижний сук, подтянулся, проворно полез вверх. Покачавшись у самой вершины, посмотрел туда и сюда.

— Ну что там видно, Андрюха? — крикнула

Лена.

— Видно, что мы в лесу будем ночевать!

— Я — за!

На нижнем суку нога Андрея соскользнула, приземлился он не совсем ловко.

— Ключица цела? — поинтересовался Антон.

— За меня, Тоша, не беспокойся, — кривя усмешку от боли в ноге, сказал Андрей. Тут появился Вася, и он накинулся на него: — Ты что, безрукий? Цепь не можешь накинуть?

— Сам попробуй, а потом ори! — сказал Вася. — Каретка вовсе, а не цепь.

Андрей присел возле Васиного велосипеда, сунул палец в раскрытую каретку, поскреб им, вытер о припорошенную снегом травяную кочку.

— У, обормот, и шарики растерял!

— Шарики от скорости расплавились, — сказал Вася.

— Молчал бы уж, шутник, — и мазнул грязным пальцем Васю по носу.

— Ты же знаешь, Андрюха, какой у него велик. Сами из металлолома собирали. Он и должен был рассыпаться рано или поздно. — Воспользовавшись остановкой, Леша очищал от грязи прошлогодней травкой джинсы.

— Наладим, что вы волнуетесь?! — сказал Антон. — Посмотри, Леша, что у тебя есть из запчастей. А в прошлом году, парни, когда мы катались на Увильды, Женька Первухин влетел в дерево. Переднее колесо всмятку, дотащились кое-как до деревни. Что делать? Женя берет колесо от телеги, присобачивает и прет сорок километров так, что только грязь отлетает. Это я понимаю!..

— На ремонт у нас нет времени.

— Больше базарим.

— Ну тогда хватит базарить, — сказал Андрей. — Едем.

— Ты на моем велике, а я на твоем, — сказал Вася.

— Возьми велик у Вовика. Вовик, ты самый легкий, иди ко мне на раму. Рюкзак отдай Антону, он два потянет. Потянешь?

— Хоть три.

— А мне что, бросать свой велик? — возмутился Вася.

— Как бы не так, на прицеп возьмешь.

— Что еще за прицеп?

— Все вас учить надо! Левой рукой рулишь, а правая на руле другого велика. И все дела.

Дорогу начало подмораживать, под шинами хрустел ледок, ветер дул в спину, змеил, гнал впереди колес белую поземку. Снежная крупка звонко барабанила по прошлогодней листве, засыпая ее и неосмотрительно выбившуюся из земли зеленую травку.

Андрей снова ехал впереди. Крутить с Вовиком на раме было нелегко, каждое нажатие на педаль отзывалось в левой ноге болью, но привал он не объявлял, и так просчитались со временем. Впрочем, довольно часто приходилось слезать с велосипеда, обходить не застывшую еще грязь, а это был уже отдых.

Стемнело, и теперь шли пешком.

Дома показались внезапно, черные, угрюмые. И ни единого огонька.

— Ушкуйка, наверно, — сказал Андрей.

— Она самая, — подтвердил Антон.

— Давайте здесь переночуем, — сказала Лена Тищенко.

— Здесь нас не ждут.

— Попросимся, неужели не пустят?

— Все уже бай-бай, — сказал Леша. — Будить придется.

Подошли к крайнему дому. Антон стукнул в ворота, но тут же и спохватился — замок, без толку стучать. На воротах дома рядом — тоже замок. Обследовали все дома — их было десятка полтора, — все на запоре.