Рыбалка в Пронькино
Шрифт:
– Эх, хороша малинка! Попробуй, Машка, не пожалеешь.
– Но Машке было не до малины. Она отстегнула от пояса матерчатый чехол и осторожно зачехляла драгоценное оружие.
Из леса выкатывались к озеру небольшие группы спецназовцев, водя стволами АДСов во все стороны, и не видя противника, осторожно продвигались вдоль берега, постепенно сомкнувшись в редкую цепь. Достигнув наконец ложбины на холме, откуда велся огонь по Урагану, они увидели там лишь три блестящие стреляные гильзы, ярко сверкающие на солнце среди редкой чахлой травы, а Машки с Толяном давно и след простыл.
Толян решил далеко в лес не углубляться, понимая что
***
Тем временем в глухой чащобе Ухмылинского леса смышлёный разведчик Федька Агафонов уверенно вёл Лёху и Ваську по старинной тропе, которую проложил, согласно преданию, нехороший, знавшийся с нечистой силой лесник, превратившийся якобы в чёрта. А может быть он и был сам чёрт, который решил выйти на время к людям да послужить у помещика лесником - кто ж теперь скажет. Мужики обливались потом и тащили повозку, тяжело дыша. Дуэйн, лёжа на брезенте, охал от боли и вполголоса ругался нехорошими английскими словами, которые отчасти заменяли ему отсутствующий в аптечке промедол. По мере того как боль в спине усиливалась, английские слова всё чаще заменялись русскими, которые произносились совсем без акцента и складывались в лихие виртуозные этажи.
– Ты глянь, Лёха, как он оказывается по-нашему материться может! Так даже покойный Стаканыч не умел...
– Раз матерится, значит жить будет.
– глубокомысленно ответил Лёха Василию и слегка повёл торчащим из-под рубашки волчьим ухом. С оставшегося позади озера до них доносились по-над лесом приглушённые расстоянием и отражённые перепадами воздушных течений звуки разгоревшегося там нешуточного боя.
Дорога через лес становилась всё тяжелее. И всегда-то мрачный, Ухмылинский лес всё густел и дичал, сурово поглядывая на путников тёмными провалами пустых чащобных глазниц из-под насупленных хвойных бровей. Верхушки высоких сосен грозно раскачивались от внезапных порывов верхового ветра. Не раз и не два уже приходилось Лёхе с Васькой, пыхтя и матерясь, убирать с тропы бурелом, переваливать повозку через толстые сучья и вытаскивать колёса из неприметных ям, подстерегавших на каждом шагу.
Тропинка сделала очередной крутой поворот вокруг столпившихся тёмной грудой корявых замшелых стволов, и здесь-то, за поворотом, Васька с Лёхой и увидели страшное Пердячье Дерево, каким их бабка с дедом в детстве пугали за всякие проделки. Вот ещё раз так сделаешь, и отведём тебя в Ухмылинский лес, привяжем к Пердячьему дереву, и оставим лесному чёрту на съедение!
Пугали-то в детстве, а ответ держать, значит, только теперь.
Жутковатое древо угрюмо сидело в лесной подстилке у края дороги как громадный тучный старик на толчке, покашливая и култыхая обрюзглым косматым животом ствола. Почуяв подошедших людей, оно изогнулось дугой, напружилось, грозно затрясло ветвями и сучьями и вдруг оглушительно пёрнуло на весь лес.
Васька с Лёхой враз обомлели и зажали носы. Дуэйн вышел из полузабытья, раздул тёмные ноздри, скривился и тревожно осмотрелся вокруг. Федька вздрогнул и показал клешней на развилку ствола, прошептав: мужики, поздоровкайтесь с дядей Евсеем! Он, вишь ты, поговорить с вами
Оба балагулы задрали головы кверху и увидели сидящего среди ветвей как Соловей-Разбойник огромного мужика в старинной одежде, в лаптищах и с рыжей лопатистой бородой. Неведомо как, вроде и не спрыгивал, а уж оказался на тропинке, прямо перед путниками. Стоит и путь загораживает.
– Вы чего, мужики, тута по моему лесу шатаетесь?
– строго спросил Евсей Ухмылин и нарочито нахмурился. Видно сразу, что наплевать ему с высокого дерева, ходят тут или не ходят, а только раз уж пожаловали, то надо, конечно, пришлых напугать, чтоб знали.
– Да по делу нам нужно, братан! Обстоятельства такие.
– с досадой отвечал Лёха, памятуя что вилы свои он упрятал в повозку, под брезент. Федька тем временем что-то усердно нашёптывал Дуэйну на ухо.
– Плохо ты мне отвечаешь! Подумай и ответь вдругорядь, а то жабой будешь век доживать!
– ещё больше нахмурился рыжебородый великан.
– Не прогневайся на нас, батюшка Чёрт!
– внятно произнёс Дуэйн на чистом русском языке.
– Ты уж смилуйся, пропусти нас, людей дорожных, а мы тебе подарочек подарим, какой спросишь, из того что по нашей бедности имеем!
– Вот ты, хоть и издалека с юга, ненашенский, а в лад отвечаешь! Это кто тебя надоумил?
– Федька научил.
– честно признался Дуэйн.
Евсей осторожно взял маленького крабика к себе на ладонь.
– Ну здорово, знатный разведчик Федька Агафонов. Я тебя давно уж приметил! Будешь мне служить коли я тебе прикажу?
– Ты не обижайся, дядя Евсей, я бы рад тебе послужить, но я нежить не лесная, а озёрная.
– Знаю, Федька, знаю! Это я так, из озорства спросил. Служи себе озеру. Я тебя трогать не стану.
– Спасибо, батюшка Чёрт!
– Федька ловко спрыгнул с Евсеевой ладони на плечо Дуэйну.
– А вот какое дело, мужики. Сольцой я не разживусь у вас? Мне бы хоть золотников пять, а хотелось бы дюжину.
– Ребята, пошарьте у меня в ранце.
– Дуэйн поискал глазами спутников.
– Там внутри слева, как со спины смотреть, карман, а в нём укладка, там и соль и перец.
Лёха пошарил в повозке и вложил в руки Дуэйну две пластиковые коробочки.
– Прими в дар, Евсей Никанорыч! Кланяемся тебе перцем и солью!
– Дуэйн попытался приподняться, но охнул от боли и откинулся назад на брезент.
– Отчество моё прознал! Откуда?
– расплылся в улыбке рыжебородый чёрт.
– Тоже Федька подсказал.
– ответил Дуэйн, морщась от боли в спине.
– Ну Федька, ну пролаза! Уважил так уважил. Ладно, ты беги теперь, Федька, к себе в озеро, а спутников твоих я до дома сам уже провожу.
Рыжебородый чёрт Евсей чинно достал из-за пазухи белую тряпицу, отсыпал себе из Дуэйновой коробочки половину соли, завязал тряпицу узлом, и закрыв коробочку, подал её Лёхе.
– Спрячь остаток откуда взял. И перец на, спрячь тоже. Нам, чертям, сего заморского зелья вкушать не положено.
– Евсей шумно вздохнул и слизнул с ладони остатки соли.
– На что соль-то так мелко истолок? Единой крупицы не видать! В крупной соли вся услада, а этакий порох больше не в пищу гож, а разве что гной из нарыва вытягивать.
– укоризненно промолвил Евсей.
– Только твоим ранам, голубчик, никакая соль не поможет. Нехорошая озёрная нечисть тебя поранила. Так и помереть недолго. Ну да ладно, я своим присным словцо шепну, ужо тебя полечат.