Рыбалка в Пронькино
Шрифт:
– Начхим, ну не знаю я что такое физикализм!
– Да чё там знать-то? Это такое убеждение что всё на свете, включая сознание, мысли и чувства, должно сводиться к физике и описываться физическими терминами. Но ведь сводится-то не всё!
– А химера сказала, что всё что есть на свете - это один большой компьютер.
– Капрал, я тебе честно признаюсь, что пока мы в озере меня не съели, мы тоже думали, что так оно и есть. Но когда мы вас поизучали, оказалось что душа - это совершенно отдельная сущность. Она не материальна, она может быть связана с физическим миром, ну например, через живое тело. Но душевные явления принципиально не сводимы к физике. Взять хотя бы цвет, метамерию. Разные длины волн дают идентичные ощущения цвета. Один этот факт говорит о том что физический цвет как длина волны и субъективное ощущение цвета -
– А где находится этот внутренний мир, начхим, если он не во Вселенной? В аду или в раю?
– А это, капрал, как кому повезёт. Лотерея...
Сержант, подойдя к окну, открыл жалюзи, взглянул и, поманив к себе Шрути, уступил ей место впереди себя, слегка приобняв её за плечи... В отдыхающем от невыносимой яркости дня калифорнийском небе, где темнела и сгущалась, готовясь окраситься в цвета заката, глубокая, манящая в космос синева, выравнивалась в строгую пеликанью линию и поднималась ввысь стая химер. Их мощные щупальца выпрямились и вытянулись назад словно протуберанцы. Бугристые тела удлиннились и сгладились в отчётливую аэродинамическую форму, напоминая гигантские торпеды, стремящиеся ввысь. Там, на головокружительной высоте, величественно и грозно шествовала в закатную даль тяжёлая тёмная эскадра облаков. Упругий солнечный ветер раздувал их небесные паруса. Вот химеры поднялись выше потемневшего на фоне закатного неба шпиля Гуверовской башни, вот замерцали они слабо оранжевым свечением, переходящим в бледно-зелёные тона, поднимаясь всё выше, становясь всё прозрачней, и незаметно растворились в густой бархатной синеве, фантастически подсвеченной со всех сторон багряными, розовыми и лимонно-жёлтыми прощальными бликами заходящего солнца.
– Olaf... Those things... Chimeras... They are so dangerous and ugly!
– Yes, my dear, they surely are abomination before God.
– But when they fly far away they look so gorgeous! How can it be possible?
– The way things look depends greatly on how you look at things, my love.
– ответил сержант Эриксон и вдруг ни с того ни с сего начал напевать приятным баском старую забытую песню Спэйда Кули.
Shame, shame on you
Shame, shame on you
Шрути добавила к песенке свой звонкий голосок.
Gave my heart as a token
When returned, it was broken
Hide your face
Shame on you!
***
Ведь пре-крас-ная внеш-ность, боль-шое богат-с-тво, как и сила тела и все про-чее в этом роде, быс-т-ро раз-ру-ша-ют-ся, но выда-ю-щи-е-ся дея-ния ума, как и душа, бес-смерт-ны. Сло-вом, для благ, отно-ся-щих-ся к телу и иму-ще-с-тву, суще-с-тву-ют как нача-ло, так и конец, и все воз-ник-шее уни-что-жа-ет-ся; дух же, нетлен-ный, веч-ный пра-ви-тель чело-ве-че-ско-го рода, дви-жет всем и пра-вит всем, а им не пра-вит ничто.
Саллюстий
Я много думал о смерти и нахожу что это наименьшее из зол.
Фрэнсис Бэкон
Марк Септимий Руфус, командир манипула, ветеран войны с Югуртой, участник многочисленных сражений с кимврами и тевтонами, проснулся в тесной деревянной каморке от ярких
Марк Септимий, прославившийся тем, что не получил ни единой царапины в десятках битв, небольших сражений и мелких стычек, был приглашён в Первый легион на должность центуриона второго ранга легатом Квинта Цецилия Метелла Гаем Марием, проведя на гражданке более двух лет после почётного увольнения из армии.
Он немедля откликнулся на приглашение, надел свои неизменные солдатские калиги, подбитые гвоздями, перепоясался скрещёнными офицерскими ремнями, повесил слева на пояс тяжёлый могучий испанский меч в бронзовых ножнах, а справа - более лёгкий, короткий и проворный римский гладиус, прибыл в войска, вступил в командованием манипулом и немедленно принялся усердно муштровать легионеров, памятуя старинную командирскую заповедь: "если войска не ебать регулярно, они превращаются в стадо". При этом Септимий не делал никаких поблажек и себе. Позже, уже во времена императора Августа, старых легионеров, вернувшихся в строй из запаса по личной просьбе полководца, стали называть эвокатами и наделять значительными привилегиями, освобождая от нарядов по строительству лагеря, по кухне и по уборке территории.
Ветеран принял предложение легата с энтузиазмом, потому что прослышал о грядущей военной реформе и хотел в меру сил в ней поучаствовать. Из всех военачальников только Марий наконец-то понял насколько пагубно сказывается на боевых качествах римской пехоты её сословное деление на гастатов, принципов и триариев. Если в прежние времена Марку Септимию пришлось бы стоять в третьей линии и безучастно наблюдать как варвары яростно молотят дубинами и секут топорами плохо обученных молодых солдат, разнося в пух и прах первую линию, то в будущей войне ему предоставлялась возможность быстро отвести назад бойцов, потрёпанных натиском противника, не дожидаясь пока в обороне будет пробита брешь, и встретить атакующего врага свежими силами.
Первая линия войск согласно новой тактике должна была всего лишь сдержать первый, самый мощный и монолитный натиск противника сплошной стеной из щитов, расстроить его атакующий порыв и сразу уйти в тыл для перестроения в проходы, оставленные для неё второй линией. При этом вторая линия укомплектовывалась бойцами, умеющими драться врукопашную на близкой дистанции и быстро истреблять атакующих солдат противника за счёт высокого мастерства индивидуального боя.
Марк Септимий считал что командир подразделения, помимо отдачи команд на перестроение и манёвры, должен собственным примером показывать молодым солдатам, как поражать врага, и оберегать их от более опытного противника. Новая тактика предоставляла ему возможность чаще заниматься своим излюбленным делом - мастерски резать вражеских солдат, виртуозно орудуя своими двумя мечами.
Щитом Марк Септимий не пользовался принципиально, полагая, что умение наносить частые результативные удары с обеих рук, используя два меча, избавляет бойца от необходимости отражать удары противника. Конечно всегда оставалась опасность словить в брюхо вражеский дротик или тяжёлое метательное копьё с зазубренным наконечником или поймать стрелу беззащитным горлом, но на этот случай Септимий всегда держал рядом с собой специально обученных молодых солдат, готовых мгновенно закрыть командира своими щитами от вражеских лучников, пращников и велитов.
Марк Септимий хорошо понимал все преимущества и недостатки римского строя, заточенного исключительно на групповую тактику ведения боя. Огромный щит легионера обеспечивал надёжную защиту войск в сомкнутом строю, а отлаженное взаимодействие с кавалерией и вспомогательными войсками, вооружёнными метательным оружием, позволяло римским легионам одерживать решительные победы в генеральных сражениях над численно превосходящим противником, не имевшим такой степени организации войск.
В то же время в более мелких сражениях, при внезапных налётах отрядов противника на походные колонны римляне лишались этого преимущества, и враг получал возможность безнаказанно уничтожать беззащитную вне строя римскую пехоту, плохо обученную тактике индивидуального боя.