Рыболовы
Шрифт:
— Вели-ка, братъ, Антропъ, жен и грибковъ зажарить. Выпьемте, братцы…
— Ваша милость! Что-жъ это такое! Неужто намъ здсь до полудня сидть! — воскликнулъ егерь.
— Да вдь въ полдень-то только самый адмиральскій часъ и настанетъ. Пей, Антропъ! выпьемъ, Вася!
Опять стаканчикъ заходилъ по рукамъ. Степанъ крутилъ головой отъ удовольствія и, улыбаясь, говорилъ:
— И что за чудесный купецъ у насъ этотъ Петръ Михайлычъ, такъ просто на удивленіе! Вдь вотъ сколько приходится всякихъ охотниковъ возить, а нтъ ему равнаго по доброт и веселости! Рдкость,
Появилась шипящая на сковородк яичница. Снова выпивка. У Петра Михайлыча началъ заплетаться языкъ.
Егерь смотрлъ на него и тяжело вздыхалъ.
— Съ грибками-то, съ грибками-то только поторапливайся… — говорилъ Петръ Михайлычъ Антропу.
— Да ужъ баба и такъ шаромъ катается. Глазомъ не моргнете — грибы подадутъ. А вы вотъ что… Вы не желаете-ли солененькихъ? Грузди у меня соленые есть.
— Грузди? Свжіе грузди? Да вдь это одинъ восторгъ! Что-жъ ты раньше-то про нихъ не сказалъ. Тащи скорй грузди! Съ груздемъ по чапорушечк! — ликовалъ Петръ Михайлычъ.
Антропъ принесъ глиняную чашку соленыхъ груздей и выпивка продолжалась. Петръ Михайлычъ попробовалъ для чего-то встать, но опять упалъ на рогожу. Ноги отказывались служить. Егерь снова махнулъ рукой и произнесъ:
— Конецъ охот. Мертвое тло въ сборную избу повеземъ. Ахъ, Петръ Михайлычъ! Дв недли берегу ему куропатокъ — и вдругъ эдакое происшествіе!
— Амфилотей! Что ты тамъ бормочешь! Во фрунтъ! Сюда! — заговорилъ Петръ Михайлычъ.
Егерь отошелъ въ сторону.
Солнце поднималось все выше и выше. Запасъ водки въ двухъ охотничьихъ фляжкахъ изсякъ. Антропъ притащилъ четверть съ черничнымъ настоемъ. Появились наконецъ и жареные грибы. Ликованіе было общее. Василій Тихонычъ, отпробовавъ жареныхъ грибовъ, кричалъ:
— Да здсь въ лсу французскій ресторанъ! Совсмъ французскій ресторанъ! Смотри грибы-то состряпаны! Донону въ Петербург только впору такъ подать. А эти соленые грузди! Въ Милютиныхъ лавкахъ такихъ груздей не найти.
Бражничанье продолжалось.
Въ это время на дорог показался верховой. халъ на неосдланной лошади деревенскій мальчишка, тотъ самый, который вчера продалъ Петру Михайлычу раковъ и привелъ Аришку и другихъ крестьянскихъ двушекъ для псенъ. Онъ подскакалъ къ охотникамъ и остановился.
— Фу! Насилу нашелъ! — сказалъ онъ, не слзая съ лошади.
— Ванюшка! Что теб? Откуда ты, лшій? — удивленно спросилъ Степанъ.
Хозяйка сборной избы меня вотъ за Петромъ Михайлычемъ послала. Петръ Михайлычъ, пожалуйте на деревню. Супруга ваша изъ Питера пріхала и васъ требуетъ.
При этомъ извстіи Петръ Михайлычъ словно застылъ.
— Вотъ такъ штука! — воскликнулъ Василій Тихонычъ. — Ну, братъ Петръ, будетъ теб отъ жены баня. Вс глаза она теб теперь выцарапаетъ.
— Ужасти какъ воюютъ! Хозяйку ругательски изругали, — разсказывалъ мальчишка.
— Поднимите меня, братцы. Надо хать. Что-нибудь врно дома случилось… — произнесъ наконецъ заплетающимся языкомъ Петръ Михайлычъ.
Егерь и Степанъ бросились его поднимать съ рогожи.
— Ну, не говорилъ-ли я, что мы не попадемъ на куропатокъ? Такъ и вышло… — бормоталъ
Василій Тихонычъ началъ расчитываться съ сторожемъ Антропомъ за выпитое и съденное. Петра Михайлыча, держа подъ руки, повели къ телг.
Телга Степана подъзжала къ сборной охотничьей изб. Сзади халъ верхомъ на лошади мальчишка, посланный за Петромъ Михайлычемъ. Въ телг сидли Степанъ и егерь. Самого Петра Михайлыча было не видать. Онъ лежалъ ничкомъ на дн телги, на сн, прикрытомъ рогожей. Петръ Михайлычъ былъ такъ пьянъ, что по дорог заснулъ. Василій Тихонычъ не сопровождалъ его. Онъ остался около лсной сторожки и ршилъ со сторожемъ Антропомъ идти на охоту.
Время было за полдень, стояла обденная пора, а потому на крыльц избы собрались вчерашнія крестьянскія двушки съ Аришкой во глав, которымъ Петръ Михайлычъ назначилъ это время, чтобы явиться для полученія денегъ за псни. Тутъ-же стояли кузнецъ Калистратъ, мальчишки съ корзинками грибовъ и раковъ, баба съ яйцами. Калистратъ пришелъ, чтобы получить деньги за услажденіе Петра Михайлыча гармоніей во время его вчерашняго бражничанья, мальчишки и бабы явились, чтобъ продать охотнику свои товары.
— Привезли! — крикнулъ, поровнявшись съ избой, верховой мальчишка жен Петра Михайлыча, сидвшей у окна и ожидавшей мужа.
Это была женщина лтъ тридцати, довольно миловидная и нарядно одтая. Она тотчасъ-же выскочила на крыльцо, но, не видя Петра Михайлыча, воскликнула:
— Гд-же? Гд-же онъ, голубчикъ? Что такое случилось? Ужъ не убили-ли его на охот?
На глазахъ ея дрожали слезы.
— Зачмъ убивать? Живъ-съ… А только они изволили умориться и уснули, — отвчалъ Степанъ, вылзая изъ телги. — Вотъ-съ… Извольте получить. Они на дн телги лежатъ.
— Пьянъ? — всплеснула руками жена Петра Михайлыча. — Такъ я и знала, что онъ здсь пьянствуетъ, потому статочное-ли дло, чтобъ ухать на охоту на одинъ день и три дня домой не показываться! Ахъ, мерзавецъ! Ахъ, подлецъ!
— Маленько загуляли, это дйствительно, — отвчалъ егерь и сталъ расталкивать спящаго Петра Михайлыча, говоря: — Петръ Михайлычъ! Вставайте! Пріхали… Судруга ваша васъ дожидаются.
Въ отвтъ Петръ Михайлычъ только мычалъ. Супруга подскочила къ телг, схватила Петра Михайлыча за волосы и начала его раскачивать приговаривая:
— Вставай, вставай, пьяница! Подемъ домой скорй, путанникъ несчастный! Вдь ты дло дома бросилъ! Платежи у тебя по длу. Въ лавку къ приказчикамъ съ векселями со всхъ сторонъ такъ и лзутъ, а ты даже не распорядился, чтобъ деньги приготовить…
Петръ Михайлычъ поднялся въ телг и слабо боролся съ супругой, защищаясь отъ нея.
— Маша! Маша! Оставь! Что это такое?! Я не сплю, — говорилъ онъ.
Стоявшія около крыльца двушки, мальчишки и бабы смялись.
Петра Михайлыча вынули изъ телги. Онъ былъ совсмъ въ растерзанномъ вид: безъ картуза, въ растегнутомъ пиджак, подъ которымъ не было жилета, съ всклокоченной головой и лицомъ, оцарапаннымъ въ нсколькихъ мстахъ о дно телги. Онъ стоялъ покачиваясь и смотрлъ на всхъ посоловлыми глазами.